Кавказские евреи-горцы (сборник)

Узкие, вьющиеся жала пламени разбегаются вокруг костра по земле, то оближут кустарник, то едва заметною струйкой пронижутся внутрь его и вдруг оттуда вылетят целым клубом бледно-черного дыма, на который громадный костер кидает свои багровые оттенки и отсветы. А там, смотришь, с тихим шелестом свертываются, сжимаются и тлеют красивые белые цветы. Сочные сучья куста еще держатся, да и им не выстоять. Огненное жало делает свое дело. Легкий треск пройдет по ним, завьются и закружатся они, осыпая точно градом помертвевшие листья, и скоро на месте куста еще одно огненное пятно выхватывает из мрака ближайшие к нему коричневые стволы каких-то лесных великанов из скрывавшего их сумрака. В дыму костра порою грузно шмыгнет встревоженный ястреб, на минуту точно красным платком взмахнули там – и нет уже очнувшегося хищника, и долго его недовольный клекот слышится в чернолесье…

На огненном фоне – черные фигуры. Видимо, они нас услышали и насторожились, привстали. Вон черный силуэт человека и тонкая линия ружья у него в руках; черное на красном фоне. На пурпурную скалу, позади костра, человек взобрался. Он совершенно красным в пламени кажется. Храпенье коней из лесу. Один к костру подошел и тоже чернеет на его огнистом пятне. Кто-то в седло садится. Женский голос. Вот и она сама, грациозная, тонкий стан, узкопокатые плечи, широкие разливы бедер, формы которых не скрадываются хорошо обмятым платьем.

Черные клубы дыма заслонили красного человека на красной скале. Но светлая струйка точно брызнула вверх оттуда и сквозь треск и свист костра грянул выстрел. На огнистом фоне костра замелькали люди и вырисовались тонкие черточки горских винтовок.

– Трусы, собаки! – орет наша партия и разом из двенадцати стволов стреляет в воздух.

Запах пороха бьет в нос. Чувствуешь головокружение какое-то. Весело.

– Дьяволы подлые! Давно ли щенята орлов ловят? – слышится у костра, и оттуда взметываются в воздух несколько светлых струй и слышится грохот. Но и там стреляют в воздух…

Я так и подозревал, что будет нечто вроде лекоковской оперетки.

– Что это вы тут, воры, делаете? Вот мы вас! – кричим мы.

– Уносите ноги! А то сжарим в огне и медведям жаркое оставим, – отвечают оттуда.

– Подлые вороны! – пронзительно восклицает женский голос. – Покажите им себя, храбрые молодцы. Снимите с них шальвары и пустите домой голоногими.

Опять мы стреляем в воздух, то же делают и противники. Клубы порохового дыму еще гуще расстилаются кругом.

– Нахшон! – выкрикивает кто-то из наших, уже совершенно деловым тоном.

– Чего? – откликаются из противной партии.

– Мать велела тебе передать, что дров дома нет!

– Знаю, я уже говорил братьям.

– А какое у вас вино с собой? – в свою очередь, вперемежку с руганью, вопрошает кто-то оттуда. – Не захватили ли бурдюка? У нас мало.

И опять ругань…

Наши вскакивают на коней, похитители невесты тоже. Я остаюсь в тени. Благо на сухое место попал. Лежать мягко, удобно… Нужно же кому-нибудь быть зрителем этого спектакля.

На красном фоне костра точно сцена из вальпургиевой ночи. Черные силуэты наездников мелькают с бешеной стремительностью, налетают одни на других, сталкиваются, разбегаются, вьются, выделывая в седле разные экзерциции джигитовки высшей школы, стреляя назад, вперед, но неизменно в воздух. Все это с головокружительной быстротой. То в одну кучу собьются, и, точно многоголосое чудовище, какая-то безобразная, черная амфибия клубится и катится там, как вдруг свалка разобьется, и всадники, точно чем-то вспрыснутые, стремятся прочь один от другого, чтобы сейчас же опять сваляться в одно месиво… Ругань, смех дробятся в воздухе, ржание лошадей смешивается с молодецкими выкриками. Вот кто-то из седла вылетел, и испуганный конь мимо меня шарахнулся без седока в черную чащу. Ловить его кинулись все – и преследователи, и преследуемые. Я боялся, чтобы не затоптали меня. Поневоле к стволу прижался, точно прилип.

Крики их замерли в глуши леса – и опять загремели со всех сторон. Лошадь была поймана… Невеста все это время спокойно сидела у огня, точно и не ее дело совсем.

Солидного Магомеда-оглы я не узнал даже: папаха на затылке, хохочет, орет больше других благим матом. Ругается, стреляет, с разбегу всадил кинжал в дерево и ни с того ни с сего на ближайший куст плюнул, точно тот оскорбил его злейшим образом.

– Ты чего? – накинулся он на меня. – Или не весело тебе?

Наконец обе партии уставать начали. Опять разъединились и заняли первоначальное положение.

– Чего же вы от нас не бежите? Ведь вам бежать следует по адату! – негодовали в нашей партии.

– Зачем? Мы посмотрим, как собаки от лесных зверей побегут. Убирайте ноги вы!

– Совсем не наше дело бегать! – резонерствовали преследователи. – Вы увезли невесту, вам и уходить следует, а мы вас догонять будем… Пора ведь… И она утомилась.