Казачество и власть накануне Великих реформ Александра II. Конец 1850-х – начало 1860-х гг.

Таким образом, «Соображения…» более детально раскрывают общий замысел казачьих преобразований, изложенный в 9-м разделе всеподданнейшего доклада, а также открывают новые его грани, расставляя определенные акценты. Так, «Соображения…» почти не заметили финансовых «претензий» Военного министерства к содержанию казачьих войск и «политических» издержек от их существования. Думается, это было сделано умышленно, чтобы не вызвать непредсказуемую реакцию у потенциальных читателей «Соображений…» в лице консервативно настроенных чиновников войсковых администраций и депутатов местных комитетов. Идея о «согласовании воинского быта с общими условиями гражданственности и экономического развития» в документе оказалась реализована с большим уклоном в сторону гражданского развития казачества, а не самого «согласования». Так как «гражданских прав» у казаков было явно недостаточно (напомним, это право на частную движимую собственность и право на труд в свободное от воинской службы время). «Соображения…» предлагают довести их количество до общеимперского уровня. В этом смысле предоставление права на свободное зачисление в казачье сословие и выход из него расценивалось как важный шаг в указанном направлении. Однако «Соображения…» не увидели в этом шаге надежного средства, которое гарантировало бы разрушение казачьей замкнутости. Более результативное решение проблемы «замкнутости» в документе виделось в образовании в войсках свободных от обязательной службы казаков в связке с «открытием» казачьих земель для иногороднего населения. И если последнее условие так или иначе уже обсуждалось в обществе и во власти, то предложение об освобождении части казаков от службы было несомненно ново и достаточно радикально. Его появление напрямую следует связывать с той частью всеподданнейшего доклада, в которой говорилось об уменьшении наряда казачьих частей на внешнюю службу необходимого для сокращения расходов казны по содержанию казачьих войск. «Соображения…» демонстрируют уверенность в том, что в рамках существующих четырех служебных систем (донской, кубанской, терской и уральской) добиться снижения числа служилых казаков за счет введения их четкой нормы при формировании строевых частей вполне реально. Предложение рассмотреть возможности иностранных систем (ландверной и конскрипционной), думается, было обращено к прочим казачьим войскам, и в первую очередь к оренбургскому, как наиболее крупному из них. Здесь следует обратить внимание на то обстоятельство, что «центральный» комитет окончательный выбор того или иного служебного порядка передает в руки войсковых комитетов. Откуда такое доверие к местным силам, да и еще и в вопросе, по сути являющемся центральным в концепции преобразований? Вероятно, это было следствием освободительного духа, царившего в начале 1860-х годов в общественном мнении и во властных структурах и которому соответствовали казачьи демократические традиции, воспетые в литературе. Такому «романтическому» объяснению можно противопоставить предположение о нежелании в Военном министерстве получить, после волнений среди кубанских казаков, еще один конфликт, но уже потенциально с большим количеством участников. Думается, в «центральном» комитете осознавали радикализм своих планов. Поэтому передачу инициативы на места следует рассматривать как способ сгладить острые углы предложений, озвученных в «Соображениях…», или даже как подтверждение недостаточной решительности со стороны казачьих «реформаторов». Последнее обстоятельство выглядит, на наш взгляд, наиболее адекватным объяснением.