«Казахский геноцид», которого не было

В-третьих, бывало, что и ошибались с пригодностью точки для оседания. К примеру, из 17 точек оседания в районе три: Козыл-оба, Табылды и Карабидаик — были признаны негодными по заключению агронома-мелиоратора и гидротехника. Это заключение было сделано уже после того, как на этих точках было начато строительство поселков. Тургайский рик это нимало не смутило, и последовало указание сломать постройки на непригодных точках оседания. 64 жилых дома, или около 40 % от 152 построенных для оседающих хозяйств в районе, были разрушены[155]. Как же это так?! Нам же говорили, что всегда и всюду для оседания выбирали точки без воды и кормов. Вот сюда бы и загнать побольше кочевников на голодную смерть. Документы же показывают нечто прямо противоположное: дома на негодных точках оседания сломали во избежание их заселения.

Весь характер документов, касающихся устройства оседающих хозяйств в Тургайском районе, прямо показывает, что все это дело было весьма неплохо продумано и организовано, по крайней мере поначалу, в 1930–1931 годах. Собирались все необходимые данные, за исключением только пофамильного списка оседающих, в котором не было особой необходимости, поскольку его заменяло перечисление конкретных хозаулов.

Таким образом, загнать кочевников на негодные для оседания места, без воды и без кормов, нельзя было ни случайно, ни по головотяпству, поскольку в этом участвовало много людей, входящих в специальные комиссии по оседанию при районных и окружных исполкомах, в земотделы, а также участвовали специалисты, агрономы и гидротехники. Да и рики состояли, как правило, из людей, хорошо знакомых и со скотоводством, и с местностью. Разве они не могли бы определить, куда осаживать нельзя, а куда можно? Могли, при необходимости с выездом на место и личным осмотром. Загнать кочевников на негодную точку оседания можно было только намеренно, в силу злого умысла, и это могли сделать умышленно только байские агенты, выполнявшие указание на срыв оседания, коллективизации и развития колхозов.

Кстати, в Тургайском районе, похоже, действовал такой байский агент. В деле есть письмо, говорящее о том, что уполномоченный СНК КАССР тов. Айтеев в 1933 году распорядился истратить 13 тысяч рублей, выделенных из краевого бюджета на ремонт домов для устройства откочевщиков, на достройку горбольницы в поселке Тургай[156]. Он ли занимался срывом оседания или были еще другие агенты баев, сказать трудно, поскольку документы сохранились фрагментарно, да и не все доверяли бумаге. Но как итог, из имевшихся в конце мая 1934 года в Тургайском районе 17 точек оседания, вполне подготовленных, рассчитанных и распланированных, но не застроенных, были заселены только три, в которых было суммарно 66 дворов[157]. Если это правда, то это многое объясняет. Байский агент с мандатом Совнаркома Казакской АССР действительно мог натворить много дел и довести район до глубокого хозразорения. В том числе он мог и сорвать оседание, своими распоряжениями указывая оседать не в подготовленных точках, а в местах без воды и кормов.

Чтобы уж завершить тему с оседанием, приведем пример района, в котором это оседание проходило не без проблем, но в целом удовлетворительно, и вовсе не привело к душещипательным картинам голода и разбросанных костей, которые так любят казахские пропагандисты мифа о «казгеноциде». В качестве примера возьмем Нуринский район Карагандинской области, поскольку этот район оформил агроэкономические паспорта за 1931 и 1933 годы, из которых можно судить о том, как происходило оседание и какое было состояние хозяйства в его динамике. В паспорте за 1931 год Нуринский рик честно написал, что у них населенных пунктов — 27 точек оседания, объединенных в 15 сельсоветов. В это время у них было 5200 человек оседлого населения и 12 726 человек оседающего населения, всего 17 926 человек. Нуринский район уже был коллективизирован, имелось 64 колхоза, в которых было 4801 хозяйство, а вне колхозов оставалось 64 хозяйства единоличников и 77 хозяйств кулаков[158]. Район сразу взялся за крупномасштабные посевы: 30,5 тысячи гектаров, из которых 10,5 тысячи гектаров пшеницы и 9,1 тысячи гектаров проса. Урожай в 1931 году составил 34,2 тысячи центнеров пшеницы и 41,8 тысячи центнеров проса. Скота имелось: 7,3 тысячи лошадей, 1,1 тысячи волов, 1,2 тысячи верблюдов, 14,2 тысячи коров и 10,4 тысячи голов молодняка и телят, 1,8 тысячи овец. В 1931 году район сдал по хлебозаготовкам 26,3 тысячи центнеров зерновых или 91,6 % от плана[159].

Нуринский район, надо сказать, в 1931 году остался с хлебом. Общий урожай пшеницы и проса — основных зерновых хлебов в Казахстане — составил 76 тысяч центнеров, 26,3 тысячи центнеров отдали в заготовки. Итого осталось 49,7 тысячи центнеров. Для продовольствия населения района на год требовалось 29,2 тысячи центнеров хлеба и еще на посев по среднеказахстанской норме еще 13 тысяч центнеров. В районе оставался запас в 7,5 тысячи центнеров пшеницы. В дополнение к этому было получено еще 1055 центнеров пшеницы и муки.