Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

В том же году прибыл в Черноморию Новороссийский губернатор Дюк-де-Ришелье, известный устроитель города Одессы. Он надеялся привлечь на свою сторону горцев мирными переговорами, для чего были вызваны в Екатеринодар все знатнейшие закубанские владельцы. Генерал уговаривал их жить в дружбе с черноморцами, угощал, дарил ценные подарки, деньги, и князья на все соглашались, пока ели и пили; вернувшись же за Кубань, ничего не исполнили. Мало того, некоторые из них подобрали 3 сотни самых отчаянных головорезов, прокрались возле Петровского поста, где неподалеку засели в топких болотах ждать проезда генерала. Конечно, приманкою служил богатый выкуп за щедрого вельможу. К счастью, постовой начальник, есаул Иваненко, вовремя проведал их коварный умысел. С командой отборных казаков, с пушкой, он подошел к месту засады и после залпа бросился на «ура!», черкесы сразу побежали. Отважный сотник ринулся в погоню, причем захватил в плен четырех наездников. Все 60 казаков получили от Государя по серебряному рублю, а Иваненке дали крест. В память этого события насыпали в том месте батарею, названную по имени генерала Емануиловской.

В начале следующего 1810 года, вблизи Ольгина поста, вторглись в пределы Черномории 4 тысячи горцев под начальством самых именитых князей. Они разделились по значкам на четыре партии; пешие стали по кордонам, конные понеслись грабить станицы. Полковник Тиховский разослал во все концы гонцов с вестью об опасности и в то же время вырядил особого гонца к атаману. Этому последнему только и удалось добраться, потому что все дороги оказалась перехвачены. Однако в Ивановской станице майор Бахманов успел собрать жителей и свою небольшую регулярную команду. Горцы бросились поджигать дома; Бахманов дружным ударом в штыки заставил их ретироваться и даже преследовал огнем.

Между тем, Тиховский, видя, что предстоит разорение всего края, поспешно выступил против остального скопища со всей своей командой; к нему присоединился есаул Гаджанов, прискакавший на помощь с Ново-Екатерининского поста. Черкесы тотчас же атаковали небольшой конный отряд, состоявший всего-то из 200 всадников. Тиховский, не в первый раз встречавший врагов грудью, спешился; бывшее с ним орудие дало подряд 3 картечных выстрела. Черкесы, не ждавшие такого отпора, стали поспешно подбирать убитых, с намерением уходить, но в это время перебежали Кубань пешие резервы. Бой закипел снова, упорный, кровопролитный.

Пешие черкесы то изводили огнем, то кидались в шашки, силясь раздавить кучку казаков. Последние чередовались через ружье: убийственным метким огнем они сокращали число врагов; картечь рвала толпу на куски. Прошел час, другой, третий – казалось, никакие силы не могли разорвать тесное кольцо людей, готовых умереть. На исходе четвертого черкесы утомились, потеряли много убитых; надежда на успех пропала. Они вторично приступали к уборке тел, как тут подскакала к ним на помощь конная партия, отбитая майором Бахмановым. У черноморцев опустились руки. Артиллерийские снаряды вышли, патроны были на исходе; почти половина казаков лежали ничком, без движения, остальные теряли силы; кто молча истекал кровью, кто громко призывал смерть. Несмотря на это, слабые остатки жизни вызвали последний подвиг.

Полковник Тиховский при помощи Гаджанова поднялся с трудом на ноги, одушевил казаков и ударил с ними «в ратища». Черкесы, выдержав отчаянный напор, приняли их в шашки. Тогда весь израненный, собрав последние силы, Тиховский ринулся с уцелевшими казаками на пролом.

Разрубленный горцами, он пал на поле чести, рядом с ним его верные сподвижники, заплатившие своей жизнью за спасение края. Их оказалось 140, кроме двух хорунжих и четырех есаулов. Есаул Гаджанов с 16 казаками, пользуясь темнотою ночи, успели скрыться, но бόльшая их часть умерла после от ран, все остальные, с пушкой, уведены в горы. Кроме того, из станиц было увлечено тогда 60 пленных, захвачено 2 тысячи рогатого скота, 1 ¹/₂ тысячи овец, сотня лошадей. Но и черкесам не дешево обошелся этот набег: они покинули на месте более 500 убитых, а сколько увезли с собой, осталось неизвестным. На место кровавого побоища прискакал из Мышастовской станицы есаул Голубь, но все уже было кончено: месяц освещал изрубленные трупы, тихо струилась по талому льду человеческая кровь, смешиваясь с грязью, а там, к стороне реки, раздавался глухой конский топот, прерываемый по временам ревом упрямых быков, подгоняемых ударами шашек. Нынче, это место украшено памятником.