В 1853 году, поздней осенью, русский отряд под начальством Евдокимова, погромив абадзехские аулы, медленно подвигался вверх по реке Белой. Из соседних ущелий наскакивали горцы, джигитовали перед фронтом и снова скрывались. Видимо, они старались задержать движение отряда и тем протянуть время. Были сведения, будто в горах что-то затевается, а что именно – никто, наверно, не знал. Генерал поручил Шпаковскому выбрать 20 самых опытных пластунов, проникнуть с ними в горы, выведать силу и направление партий. Отважные лабинцы забрались за Майкопское ущелье к Богорсуковским аулам. Как истые охотники, они расположились цепью; Шпаковский взобрался на утес, откуда аул и часть ущелья обозревал как на ладони. Прождали они сколько-то времени и видят, что одинокий всадник пробирается ущельем. Вот он остановился, выслал вперед собаку разнюхать по зарослям, потом уж смело выехал из ущелья и повернул к аулу. Пластуны сразу узнали старого муллу Абдул-Керима, отчаянного вожака всех партий. Он остановился в густой рощице, привязал к дереву коня, а сам вышел на опушку и стал глядеть на минарет. В ауле спали глубоким сном. На освещенном луной минарете появился человек, вытянулся во весь рост, потом взмахнул куском белого холста и подержал его над головой. Внизу ответили светом, точно вспыхнул порох. Вскоре из аула показался горец, навстречу которому пошел мулла. Они долго о чем-то говорили, показывая знаками в ту сторону, где находился русский отряд. В это время конь муллы был уже в руках пластуна Зенченки, а его верная собака плавала в крови от запущенного в нее кинжала. Пластуны Алеменьев и Бойко, пробрались за мостик, перекинутый через речку; старый Мандруйко с товарищами ползли лугом следом за горцами, вслушиваясь в их разговор. Вдруг мулла остановился, схватив горца за руку, ему послышался шорох в кустах. «Не ошибся ли ты?» – спросил у него горец. – «Нет, я слышал, что шелестели ветки. А когда проезжал Майкопским ущельем, то вдали отдавался конский топот: наши так не ездят, это наверно казаки!». Мулла свистнул свою собаку, но верное животное уже не могло явиться на зов хозяина. Простояв несколько минут на месте, мулла, видимо, успокоился и пошел дальше. Не успел он ступить на мост, как два дюжих пластуна загородили ему дорогу, мулла бросился назад – столкнулся с Мандруйкой, в которого сейчас же выстрелил. Пуля пролетела мимо. Мандруйко сбил муллу с ног, товарищи живо его связали и всунули в рот «мяч» из овечьей шерсти, «щоб вин не вопив». Другой горец тем временем исчез. Но Мандруйко не смутился. Он поглядел на речку и скоро заметил на поверхности воды пузырьки: «Дивись! Вин сховався (спрятался) у воду!», – сказал старик и побежал вниз по течению. Каково же было его удивление, когда шагов за 200 от него выбрался горец на берег и, как заяц, пустился бежать по зарослям. Мандруйко вернулся сердитый. Теперь семеро пластунов, взвалив муллу на плечи, понесли его к Шпаковскому.
Стало светать. Пластуны, разделившись на три партии, разъехались на поиск. Партия Шпаковского наткнулась на две конных арбы: хозяев забросили в глубокую балку, кони, равно как и оружие, взяты с собой, следы уничтожены. Мандруйко захватил косяк в 28 коней, а партия Рибасова подхватила двух горцев, рубивших дрова. У озера Хазырь все три партии съехались, как было условлено. В полдень густой туман растянулся непроницаемой пеленой, зачастил мелкий дождичек, а это пластунам на руку. Дорогу они знали отлично. В полумраке неслась конная партия, направляя путь к урочищу Геды, на реке Белой, где поджидал их Евдокимов. Верст за 10, не доезжая места, передовые наткнулись на отару баранов. Все пластуны съехались на совет, как быть с барантой: отослать ли ее, или лучше объехать? Порешили отогнать. По уговору, часть пластунов должна была скучить отару, остальные налететь.
Три чабана, закутанные в дырявые бурки, лежали у огонька; они, как будто, спали, но за них бодрствовали свирепые псы. Когда раздалось их ворчанье, пастухи, поднявшись на ноги, стали обходить отару, подозревая близость волка или шакала. Вдруг, бежавшие впереди собаки с визгом бросились назад, пораженные кинжалами, в то же мгновение поднялись на ноги 5 пластунов с наведенными ружьями. Пастухи окаменели. Раздался свисток урядника, по которому налетели конные пластуны. Перевязать пастухов было недолго, и через час испуганная баранта, подкидывая своими жирными курдюками, неслась вслед за козлом, которого вел на аркане передовой пластун. Пленники со связанными назад руками и перехваченными под брюхом лошадей ногами скакали впереди под наблюдением трех пластунов; по сторонам мчались боковые цепи, сзади – арьергард. Когда они явились в отряд, Евдокимов так был доволен их вестями, что приказал сейчас же выдать по «доброй чарке горилки», что всегда составляло лучшую награду пластуну, вернувшемуся из дальней или трудной разведки.