Казанова, или Развязка для одной новеллы

Итак, согласны ли господа присутствующие заняться поисками развязки для одной новеллы?

Сантис. Какой развязки? Я пока ничего не понимаю.

Андреа. Сейчас поймете… (Дамам.) Вы подчиняетесь такому решению, которое предложит барон…

Фламия. Я согласна.

Анина. И я.

Андреа. Повторяю, вы поступите так, как решит барон… (Смотрит на Анину и Фламинию, затем переводит взгляд на Сантиса.) Какой бы вы ни сочинили финал новеллы, я преподнесу рассказ гостям с этим финалом.

Сантис. Какой же я сочинитель?

Андреа. Развязку затруднился я придумать —

Не гладко распустился мой клубок!

Анина, Фламиния.

Размолвка на коллизию одну
Нас привела почти что к ссоре…

Андреа. И не размолвка даже — философский спор!

Сантис. А хоть и философский, все же…

Андреа.

И все же вам вверяем мы судьбу!
Возникшее в развязке осложненье
Вы тотчас разрешите без сомненья!

Андреа, Анина, Фламия.

Возникшие в развязке осложненья
Вы тотчас разрешите без сомненья!

Сантис разводит руками, как бы желая сказать, что он подчиняется настоятельной просьбе большинства.

Занавес

Действие второе

Картина шестая

Гостиница в окрестностях Мантуи. Сцена пуста.

Через некоторое время слышится стук подъезжающего экипажа. Голоса.

Затем в комнату входят Аббат и Казанова, которого почти невозможно узнать: он завернут в плащ, копна волос, упавших на лоб, и эспаньолка придают ему маскарадный вид.

Аббат. Все, что вы рассказали мне, дорогой шевалье, и еще многое другое вы должны были бы записать, так же, как вы описали свой побег из-под свинцовых крыш.

Казанова. Вы серьезно так думаете, уважаемый аббат?

Аббат. Мне кажется, такая книга могла бы оказаться гораздо занимательнее, чем ваш памфлет против Вольтера.

Казанова. Может быть, я доставлю себе удовольствие съездить как-нибудь в Ферне, чтобы узнать из уст самого Вольтера, как он отнесся к памфлету своего опаснейшего противника, шевалье де Сенгаля.

Аббат. Ваши философские и, если здесь уместно это слово, религиозные воззрения кажутся мне отнюдь не бесспорными сами по себе… но тем не менее…

Казанова. Все, именуемое философией и религией, не более, чем игра словами. Нам никогда не будет дано постигнуть бесконечность и вечность… наш путь ведет от рождения к смерти, нам же остается жить по закону, заложенному в сердце каждого из нас, или вопреки ему… Ибо и непокорство и смирение одинаково ниспосланы Богом…

Стукнула входная дверь, на пороге появилась Марколина — хозяйка гостиницы, свежая, со смеющимся лицом. Она весьма рада гостям, словно с нетерпением ждала их приезда, и вот только теперь они — хотя бы один из них — объявились.

Марколина. Чем обязана, господин аббат? Рада вас видеть. Надеюсь, никаких огорчений в вашей жизни не произошло? Здравствуйте, шевалье. Для вас есть новости…

Аббат. Я следую в монастырь. Настоятельница, сестра Серафима, весьма ученая женщина, герцогиня по рождению, в письме ко мне… потому в письме, что в этом монастыре соблюдается обет вечного молчания… выразила желание встретиться с Аниной, племянницей господина Гудара…

Марколина. Господин Гудар поставляет мне замечательное вино. Надеюсь, шевалье в гостях у Гудара не лишил себя удовольствия…

Казанова. Какую же новость, Марколина, вы хотели бы сообщить мне?

Марколина. Вчера вечером для вас пришло письмо из Венеции… КАЗАНОВА. Из Венеции? О, если бы только я мог показать вам город, где прошла моя юность!.. Да, меня там ждут, я возвращусь в этот оазис здравомыслия и свободы! Венеция!.. Может ли быть у меня другая родина? Скорее давайте письмо, уважаемая Марколина. На чужбине мне давно уж не удается подчинить себе счастье! Триумфатором встретит меня мой город! Что мне делать в этом жалком, померкшем мире, мире глупцов, плутов и мошенников?..

Марколина подает ему письмо, Казанова распечатывает конверт.