Казанова в Петербурге

По возвращении в город он снова принялся ходить в дворцовый сад. Императрица вскоре должна была переехать в одну из загородных резиденций, и кавалер стремился во что бы то ни стало увидеть ее. По счастью, ни Зиновьева, ни Орлова в городе не было: они оставались в Красном Селе.

Как-то раз, с отвращением разглядывая в сотый раз тощую мраморную Венеру, он услышал шорох юбок и стремительно обернулся: из-за стриженых кустов показались две женщины и медленно направились в его сторону. Одна из них была Екатерина.

Вспыхнув от радости, вздернув голову, весь подобравшись, он устремился к драгоценной добыче, точно огромный полосатый тигр к неосторожной лани. Екатерина встретила его без удивления, мягкой улыбкой. Одетая совсем просто, в светлое, очень открытое платье, позволявшее любоваться ее белоснежной кожей, с кружевной накидкой на голове, она казалась на этот раз гораздо моложе и привлекательней.

Уловив, должно быть, алчный блеск его глаз, она кокетливо прищурилась:

— Какое впечатление произвели на вас маневры? — осведомилась она.

Стало быть, она видела его в Красном Селе, но сделала вид, что не заметила. Растаяв от удовольствия, кавалер тут же пустился в многословные рассуждения об армии: он считал себя военной косточкой.

— Не напоминает ли вам Петербург родину? — спросила еще императрица.

Петербург и Венеция! Кавалер еле удержался, чтобы не расхохотаться.

— Красоты столицы Вашего Величества неоспоримы, однако климат хуже, чем в Италии, — вынужден был он ответить, дабы не очень покривить душой. Заговорили о климате и снова о календаре.

— Между прочим, ваши пожелания уже исполнены. Сего дня все письма, отправляемые за границу, и все официальные акты будут помечаться двумя числами одновременно, — весело сообщила императрица.

Кавалер тут же заговорил о достоинствах разных календарей и напомнил высокой собеседнице, что к концу века разница между ними увеличится еще на один день и составит двенадцать.

— У меня все предусмотрено, — забыв о кокетстве, увлеклась Екатерина, и ошарашенный кавалер выслушал целую лекцию. — Последний год нынешнего столетия, который, вследствие григорианской реформы, не високосный в других странах, точно так же не високосный и у нас. Кроме того, ошибка составляет одиннадцать дней, что вполне соответствует числу, которым ежегодно увеличиваются эпакты; это позволяет нам сказать, что ваши эпакты равняются нашим, с разницей одного лишь года. Вы установили равноденствие на 2-е марта, мы — на 10-е, но в этом отношении астрономы не высказываются. Вы правы и неправы, ибо дата равноденствия подвижна, она бывает одним, двумя или тремя днями позже или раньше.

Екатерина говорила будто по книге. Судя по всему, поражать собеседника блеском образованности ей нравилось гораздо больше, чем очаровывать его своей малозаметной привлекательностью. Не зная, что ответить, так как астрономия никогда не входила в круг его интересов, он пробормотал:

Могу только восторгаться ученостью Вашего Величества.

И недовольно подумал, что вряд ли они теперь скоро доберутся до более интересных тем. Что ж, если императрица желала ученой беседы, он готов поддержать и ее, не ударив в грязь лицом.

— Но что происходит у вас с праздником Рождества Христова? Не кажется ли Вашему Величеству, что правильнее отмечать его в дни солнцестояния и до Нового года?

Они медленно расхаживали по садовой дорожке; спутница императрицы скромно держалась сзади.

— Я ожидала этого возражения, — кивнула Екатерина. — На мой взгляд, оно несостоятельно. Справедливость и политика заставляют меня мириться с этим небольшим несоответствием. Иначе меня обвинят в отмене решения Никейского собора.

Услыхав про Никейский собор, кавалер онемел. Ни о какой лирике теперь и речи быть не могло. Императрица между тем говорила и говорила, не давая словоохотливому кавалеру, подобно собрату своему Фридриху, и рта раскрыть. Его удивление росло, пока он не почувствовал заученности ее речи: должно быть, с самого начала она вознамерилась поразить его и хорошо подготовилась.

Он возвращался домой в некоем смятении чувств. Просидеть в Петербурге почти восемь месяцев, чтобы услышать из августейших уст лекцию по астрономии! Теперь Екатерина отправится в Царское Село, и рядом с нею будет Орлов. Он досадовал, что не сказал о своем желании поступить на русскую службу. Однако как было вставить слово?

У Екатерины с доверенной ее камер-фрау состоялся разговор о кавалере.

— Каков мужчина? — посмеиваясь, осведомилась императрица.

— Прощелыга, — был ответ. Императрица рассмеялась:

— Больно хорош. И с Вольтером знаком. К королям вхож.

— Матушка, — всплеснула руками камер-фрау, — зачем тебе этот облезлый индюк? У него шея синяя.

— Может, мы его к чему-нибудь пристроим? — заколебалась Екатерина.

Но камер-фрау была неумолима:

— Если на племя, то не гож. Жерменка писал, со смрадной болезнью. Гришенька-то небось как гриб-боровик.

— Ин, будь по-твоему.

Августейший приговор кавалеру де Сенгальту был произнесен.

ЛАМБЕР