Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Дело по «беспорядкам» в Казанской губернии по-прежнему рассматривалось в I департаменте Сената, а не в Министерстве внутренних дел. Из этого следует, что ведомственное переподчинение губернаторов происходило постепенно. Так, в Сенате было заведено дело из восьми пунктов о злоупотреблениях казанской администрации[207]. Для «изыскания истины» по именному указу от 15 декабря 1803 г. в Казань был послан тайный советник Пестель. Сенаторская ревизии была вызвана доносами вице-губернатора Ивановского и поручика Исакова. Кроме того, прилагались жалобы полицмейстера Низякова, советника губернского правления Гернера. Оба они служили при предыдущем губернаторе Аплечееве. Аплечеев лично ходатайствовал о назначении коллежского советника Низякова, бывшего частным приставом санкт-петербургской полиции, казанским полицмейстером

[208]. Эти чиновники просто не сработались с новым губернатором и были под разными предлогами отправлены им в отставку.

У Кацарева с самого начала не сложились отношения с губернским прокурором А. Н. Овцыным. Об этом губернатор доложил министру юстиции по случаю неверного толкования прокурором его распоряжений относительно обозрения губернии. По мнению прокурора, глава губернии нарушил условия недавнего указа об организации императорских путешествий от 11 августа 1802 г., на что тот вынужден был оправдываться: «…во время отправления моего для обозрения высочайше вверенной мне губернии, я никаких для моей встречи земским исправникам предписаний не чинил. Да и чинить не мог… я уже совершенно усматриваю, что здешний губернский прокурор все то старался обратить в противную сторону, по одному не доброжелательству ко мне и не способному своему характеру»[209]

. То был первый донос прокурора. В ответ губернатор, проверив состояние дел по губернскому правлению и обнаружив различные упущения в «течение дел», а также совершенный беспорядок в хранении денег в губернской казне и в регистрациях приходных и расходных книг за 1802 г., заключил, что «прокурор о всем том целый год умалчивал и не старался установить должный порядок!»[210]. В результате губернский прокурор получил от министра юстиции «строгий выговор за некоторые отступления закона», но это не остановило его от доносительства на Кацарева. Овцын по долгу службы сообщал: «…беспорядки и запущение дел в правлении существуют со вступления в должность нынешнего губернатора Кацарева. Они имеют источник свой в присвоении им себе не принадлежащей власти… он даже вмешивается и в самые третейские разборы, а от сих замешательств произошло то, что с ноября по апрель в течение 5-ти месяцев число нерешенных и неисполненных дел возросло от 548 до 949… таковые запущения особенно откроются по полиции исправляемой ныне с ощутительной слабостью…»

[211]. В дальнейшем этот конфликт лишь разрастался.

Министру юстиции регулярно поступали рапорты губернского прокурора о «беспорядках» и неправомерных действиях губернатора; тот, в свою очередь, составлял встречные жалобы. Особенно жарким выдалось в их «бумажной» перепалке лето 1803 г. В очередном донесении Овцына и губернского уголовных дел стряпчего Москотильникова сообщалось, что «исправник ядринского уезда Назаров и уездный стряпчий Оленин чинили с крестьян противозаконные сборы и лихоимства»[212]

(это было доказано показаниями семисот человек), но до сих пор не преданы суду. Объяснялось это посреднической деятельностью управляющего канцелярией губернатора «не определенного нигде» коллежского асессора Ключарева, получавшего «с разных людей важные суммы». О его связи с губернатором Овцын писал со свойственной ему прямотой: «…из одних тайных прибытков он рекомендовал господину министру внутренних дел этого человека» — и указывал, что «покровительствуемый с таким же напряжением сил ядринский исправник Назаров после уже произведенного губернским стряпчим Москотильниковым исследовании, собрал с обывателей по десяти, а потом по двадцати копеек»[213]. Но прокурору так и не удалось прямыми свидетельскими показаниями доказать вину замешанных чиновников по «лихоимственным» рекрутским поборам. Стараниями министра юстиции Г. Р. Державина «подозреваемые во взят ках» все же были преданы суду уголовной палаты[214]. Это вызвало между гражданским губернатором и прокурором большое количество «укорительных, поносительных и оскорбительных» слов. Но и не эти выявленные «беспорядки» явились причиной назначения сенаторской проверки. Подобные должностные конфликты в период переподчинения губернаторов Министерству внутренних дел и «усаживания» генерал-прокурора в кресло министра юстиции оказались повсеместными. В тот период это воспринималось как издержки институционального реформирования, поэтому в каждом конкретном конфликте верховная власть стремилась тщательно отделять одно от другого. Необходимы были весомые доказательства претензий каждой из сторон.