Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Повезло Москотильникову и с губернским прокурором. Г. И. Солнцев хорошо знал его как юриста-практика, их сближал университетский круг знакомств, оба увлекались историей русской словесности в составе Казанского общества любителей отечественной словесности. По жизни они во многом были схожи. Оба, обладая незаурядными интеллектуальными способностями, принадлежали к редкому числу просвещенных бюрократов. Солнцев недавно пережил ревизию Магницкого и вынужден был покинуть Казанский университет, уйдя с ректорского поста. Состояние оклеветанного ему было знакомо и понятно. Заинтересованность прокурора в справедливом исходе дела можно уловить в текстах его рапортов министру юстиции, где за сухим изложением текущей делопроизводственной ситуации проявилось личное участие. К примеру, в рапорте от 30 июня 1826 г. он писал: «…не излишним считаю донести вашему сиятельству об особенном обстоятельстве по делу просителя Москатильникова, что он в оправдательной записке своей… ныне при делах во Временном департаменте палаты хранимой, обвиняет самих господ сенаторов, пристрастно якобы ревизию производивших и о ревизионных операциях господ сенаторов Высочайшею доверенностью облеченных. Временный департамент уголовной палаты, по мнению моему, не может и входить в суждение, кроме только об одних действиях его Москатильникова и других бывших губернского правления членов господами сенаторами обнаруживаемых. Оправдание же его Москатильникова против господ сенаторов подлежать должно рассмотрению самого Правительствующего Сената»[424]. Вероятно, зная о возникших интригах вокруг этой сенаторской ревизии, Солнцев посчитал целесообразным передать подлинник министру юстиции, а копию приобщить к делам Сената. Таким образом, официальное заявление Москотильникова о предвзятости сенаторов, о тенденциозности ревизии в интересах «доносителей, сделавшись судьями собственной распри с губернским начальством», наконец, дошло до своего адресата. Теперь Сенату предстояло решать правомерность предъявленных доводов. Но гласного разбирательства по этому делу так и не было проведено. Как уже отмечалось, по Манифесту 22 августа 1826 года[425] все чиновники Казанской губернии «не заключавшим в себе смертоубийства, разбоя, грабежа и лихоимства» были помилованы. Вопрос о предвзятости ревизии был снят и постепенно забыт. Вероятно, император не хотел громких слушаний по делу о дворянской оппозиции.

Для бывшего губернского советника С. А. Москотильникова различие между понятиями «оправдан» или «помилован» имело принципиальное значение. В его формулярном списке за 1832 г. в графе «был ли под судом» читаем: «По случаю сочтения его от гг. сенаторов, ревизовавших в 1819–1820 годах казанскую губернию, участвовавшим в найденных ими беспорядках по губернскому правлению предан был суду, но впоследствие решением Правит. Сената, как оказавшийся не причастным никаким злоупотреблениям и упущениям, от суда и следствия оставлен свободным, с тем, чтобы время невинной бытности его под судом зачтено ему было в действительную службу»[426]. При действенной поддержке военного губернатора С. С. Стрекалова Москотильникову и бывшему асессору губернского правления Половинкину удалось вытребовать у министра финансов жалованье за все годы их несправедливого осуждения. По решению Сената практически все чиновники казанской губернской администрации по расследованию итогов сенаторской ревизии были оправданы, либо «всемилостивейше прощены»[427].