Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти

Кроме ранее упоминаемых лиц, в жандармских донесениях часто фигурировал «по подозрениям во взятках» советник палаты уголовного суда Николай Николаевич Иванов. Однако его послужной список не был запятнан. По формальным параметрам, перед нами вполне добропорядочный, не замешанный ни в каких злоупотреблениях чиновник сорока лет. Иванов являлся советником Казанской палаты уголовного суда с ноября 1819 г. За этот период был награжден орденом Святого кн. Владимира IV степени в 1824 г. и орденом Святой Анны II степени в 1831 г. за самоотверженную борьбу с холерой. Он успешно продвигался по служебной лестнице: в 1826 г. получил чин коллежского асессора, в 1830 г. — надворного советника, кроме того, не раз удостаивался Высочайшего Императорского благоволения[521]. А вот доказать вымогательство взяток Ивановым оказалось делом непростым. В одном из жан дармских рапортов открыто сообщалось: «…чиновники знают, что доказать их взятки законным порядком едва ли возможно, следовательно, законы, долженствующие ограждать невинных, во многих случаях дают средства к лихоимству. Общая постоянная молва всегда справедлива, и если внезапно взять на рассмотрение бумаги Иванова, то найдутся ломбардные билеты на большую сумму, которую приобрести не мог он ничем другим как лихоимством»[522]. Однако и эти билеты могли служить лишь косвенным доказательством. Данное обстоятельство подтолкнуло военного губернатора к поиску неформальных путей избавления от этого чиновника.

Под грифом «секретно» он написал приватное письмо министру юстиции Дашкову[523]. В нем Стрекалов сообщал о положении дел в палате уголовного суда, давая понять, что рабочий стиль советника Иванова идет вразрез с его «мнениями и затрудняет» рассмотрение дел в Сенате, отчего следует «бесполезное умножение переписки, сопряженной с медленностью разрешения участи подсудимых». Губернатор отмечал, что неэффективность палаты уголовного суда царит вот уже лет пять, упоминал о некомпетентности советника, поскольку «несколько человек, сосланных по приговору в Сибирь, затем были возвращены указами Сената». Выход ему виделся в переводе Н. Н. Иванова без «дальнейших неприятностей» в другую губернию. Вместо него на образовавшуюся вакансию он просил назначить коллежского советника Москотильникова: «Сей шестидесятилетний старец, с умом образованным, с сведениями многолетнею опытностию приобретенными, мог бы быть надежным помощником в трудах господину председателю палаты и при своей деятельности и благомыслию обеспечил бы течение дел столь часто затрудняющих высшее начальство излишнею перепискою». Вероятно, жизнь этого «казанского Сперанского» и есть живое воплощение управленческих традиций, их переломов и возрождения. В Казани один за другим сменялись губернаторы, и каждый ходатайствовал о нем. Зарекомендовав себя как одаренный самоучка, этот просвещенный бюрократ был востребован губернской администрацией на протяжении всей своей жизни. Розен, а затем Стрекалов добивались восстановления его в должности. Военный губернатор инициировал замену «благожелательного» советника уголовной палаты шестидесятилетним старцем, бывшим под судом. В декабре 1832 г. Н. Н. Иванов был перемещен в Пензу с сохранением должности.

Граф Бенкендорф на протяжении ряда лет имел сведения «о предосудительных действиях» казанского чиновника Иванова. Он подтвердил, что указанный советник относится к числу «неблагонадежных чиновников», «торгующих правосудием», сумел нажить этим промыслом капитал до четырехсот тысяч[524]. Его удаление благоприятно сказалось на работе Казанской палаты уголовного суда. Через два года Стрекалов представил к награждению знаками отличия беспорочной службы ее председателя маркиза де Траверса, секретаря Николая Белозерова и столоначальника Спиридона Попова[525]. Применение высылки под надзор полиции, перевод на другое место службы стали одним из способов решения кадровых вопросов при участии губернатора и III Отделения.