Каждое мгновение!

Так вот прямо и писал. А вначале был дан анализ количества проникающих ранений грудной клетки за последние несколько лет. «Хитер, профессор, — подумал, усмехнувшись про себя, Коршак, — говорит о хронических, а начинает с проникающих ранений!» Число поступлений, социальный портрет раненых — где, когда, по какому случаю, место работы, уровень образовательный, попытки нравственного анамнеза, устремленность. Сколько же надо было переговорить с каждым! Это Дмитриев привел для доказательства правомерности своего подхода. С началом освоения региона, с развертыванием больших всесоюзных строек увеличилось число хронических легочных больных. Особенно среди молодых людей, недавно прибывших на эту землю. Казалось бы — почему? Не уменьшилось количество работающих, которым за сорок и более, а увеличилось тоже, но легочных заболеваний среди них, особенно среди аборигенов, значительно меньше. Обморожение корней легкого на монтаже в условиях Крайнего Севера, абсцессы… Человек должен пройти адаптацию, акклиматизацию, своеобразную прививку климата, вжиться в состав воздуха, в перепад температур, в характер влажности, в характер холода, в особенность весны и лета, его надо обкатать регионом, как молодого солдата обкатывают танками. И потом — хоть за Крайний Север! И в этом Дмитриев видел основной способ профилактики легочных заболеваний. И опять он подчеркивал и подчеркивал — легочных, легочных, легочных… Трудности жизни, трудности труда, нравственные трудности в здешнем регионе традиционно сказываются именно на дыхательном аппарате человека. И расширение медицинского обслуживания, рост зарплаты, рост материального благосостояния — это только полумеры, с точки зрения будущего и нынешнего физического здоровья человека. Вот что отгрохал Дмитриев. Почти треть рукописи — всего одна глава, первая. Коршак заглянул в конец, в оглавление — всего три главы. Читалось легко и быстро — оттого, что добрую половину площади занимали диаграммы, графики, таблицы. Вторая глава была похожа скорее на записки, чем на ученый труд, чувствовалось, что Дмитриев здесь больше раздумывал, чем утверждал — речь шла о небольшой группе людей, на протяжении многих десятилетий живших изолированно от больших человеческих масс. Они женились между собой, родовые ветви во всю их историю, на ту глубину, на которую судьба позволила Дмитриеву заглянуть, пересекались не однажды. Среди двухсот человек мужчин, женщин и детей старше тринадцати, обследованных Дмитриевым и его коллегами в 19 . .-ом году, без признаков легочной ослабленности оказались единицы. Были семьи, в которых все перенесли пульмонэктомию. По состоянию на… тут речь шла о двадцатипятилетней давности, согласно данным профессора Полубоярова, таких больных в процентном отношении было значительно меньше…

«Полубояров, Полубояров. Кто это — Полубояров?» — думал Коршак. Он сначала бегло прочитал эту фамилию. Потом вернулся страницей назад, где впервые она возникла, но все никак не мог вспомнить, откуда она ему известна. И вдруг вспомнил — Дмитриев рассказывал! «Пятнадцатый, мыться»… Потом шли выводы:

«Процесс ускорился, несмотря на совершенно немыслимый рост благосостояния и прочих даров нашего развития. Значит что-то нужно делать уже в социальном плане, чтобы сохранить эту общность».

Изредка на полях рукописи попадались птички, и против последних строк этой главы тоже стояла аккуратная, четкая, помеченная острым карандашиком птичка. В третьей, заключительной, очень короткой, всего в десятка полтора страничек — Дмитриев сформулировал главные предложения. И против этих пунктов тоже стояли птички. Дмитриев предлагал создание (не больше не меньше!) особого направления в медицинской науке — регионального. Оно должно быть комплексным — медицинским, биологическим, экологическим, с хорошо оснащенной экспериментальной базой, с организацией центра в самом регионе. Это должно быть что-то вроде социально-медицинского исследовательского института с представительством везде, где решаются вопросы народонаселения.

Дмитриева не было долго. Коршаку достало время подумать над тем, что он прочитал. Все это ошеломляло. И все это было настолько глобальным, что для оценки необходимо было и самому уметь мыслить такими же категориями. Прав Дмитриев или не прав — Коршак судить не мог. Но что это цельное и окончательное мировоззрение — сомневаться не приходилось.

— Ну и что, голубчик, осведомились? — раздалось сзади.

— Да, — тихо проговорил Коршак.

Они помолчали. Дмитриев прошел на свое место. Сел, тихонечко забарабанил пальцами по столешнице. Глядел мимо Коршака. Нет, он не ждал отзыва. Он скорее всего думал о том, своем, о чем писал в рукописи.

— Полубояров… Это… — начал Коршак.

Дмитриев перебил его.