Каждый день декабря

Когда «Малый город Вифлеем», «Вот волхвы идут с востока» и «Придите, верные» благополучно отзвучали, мы выходим на площадь и останавливаемся у рождественской елки. Она сама по себе внушительная, но в праздничном убранстве выглядит величественно. Мы держимся за руки, Белл наклоняется ко мне, и я ловлю себя на мысли, что все это время мы так или иначе прикасаемся друг к другу. Мне это нравится, я не хочу останавливаться. Пусть эта ночь никогда не кончается. Мне хочется повернуть ее лицом к себе, наклониться и поцеловать. Почувствовать, как раскрываются ее губы, как ее руки смыкаются у меня на шее, как она тянет меня к себе. Мне хочется держать ее близко-близко, а потом увезти к себе, и там мы будем раздевать друг друга, урывками соприкасаясь губами. Мы проведем вместе эту ночь, и все последующие ночи, и мы проснемся вместе, она повернется ко мне и скажет: «Счастливого Рождества!».

Хочу сказать, что накипело в сердце,
А то –   таить, так сердце разорвется

[41].

Двадцать пятое декабря

Белл

Я устраиваюсь на подушке, затем переворачиваюсь и снова устраиваюсь. Зеваю, напоминаю себе, что устала сверх меры, что сегодня Рождество, и можно поваляться в постели и подремать.

Организм не слушается. Добрых десять минут я соплю, устраиваюсь и пробую все известные позы для сна, но мои биологические часы твердо перестроились на режим взрослого человека, который встает с петухами.

Не сказать чтобы в конце декабря так много петухов дают побудку по утрам. Я лежу в кровати и слушаю тишину. Нечасто в этом доме бывает тихо. Я лежу, смотрю на портреты кумиров минувшей эпохи, и мне хорошо. Кажется, дом снова стал таким, каким был много лет назад, при бабуле – маминой маме.

Я уже точно не усну. Родители ожидают меня увидеть не раньше полудня, но в этом году я сломаю образ неуправляемого ребенка, который навешивают на меня в первую минуту появления в доме. В этом году я буду взрослой, буду очень стараться сблизиться с ними – они поймут, чего я достигла и надеюсь достичь и что я их люблю.

Но сначала чай. Приниматься за столь неординарные задачи без чая невозможно. А затем у меня будет пара часов, чтобы поваляться в постели и почитать электронные журналы. Я давно мечтаю об этом, но месяц выдался просто сумасшедший, и до сих пор времени на это не было. У меня на примете две статьи – про патриархат и о «Зимней сказке». Вторая особенно актуальна в этом доме, созвучна времени года и представляет особенный интерес, потому что это моя любимая пьеса. Я считаю ее одной из самых недооцененных. Маленькой я хотела быть Паулиной – эта женщина не ведает страха. Папа – стопроцентный Леонт, с тем же количеством душевного дерьма и манией контроля. В конце концов Леонт раскаивается, и я надеюсь, что пребывание в реабилитационном центре – это аналог раскаяния в формате двадцать первого века. Меня очень занимает мысль о том, что папа раскается, но потом я напоминаю себе, что в этом году я избавляюсь от багажа прошлого и принимаю отца таким, какой он есть, с изъянами и прочим. Другого отца у меня не будет – нужно вести себя по-взрослому и максимально позитивно.

Чай, мне нужен чай.

Я спускаюсь вниз, пересекаю пустую кухню и мельком ловлю отражение Чарли Брауна на моей пижаме. Я в той же пижаме, в которой встретилась с Рори без малого месяц назад. И какой это был месяц. Тогда на мне висел долг Шардоне, я только что потеряла работу и задавалась вопросом, как дотяну до Рождества. И вот она я – трудоустроена и завоевываю репутацию популяризатора Шекспира, причем местные школы уже делают заявки на грядущий год. Месяц пролетел, и я не могу поверить, что все это свершилось за каких-нибудь три недели.

Более того, у меня появился друг, который открыл мне глаза на то, что я чего-то стою. Хотя, конечно, в эту минуту, когда я думаю об этом, меня снова охватывают сомнения. Не хочу задирать нос, но я определенно начинаю чувствовать, что мне действительно есть что дать. Рори принес в мою жизнь уйму позитива, и я хвалю себя за то, что не пыталась затащить его в постель, несмотря на то что втрескалась по уши.

И вот еще что: вчера вечером после рождественской службы мы вышли из аббатства, держась за руки. И когда стояли перед огромной переливающейся огнями елкой, на мгновение, всего на мгновение мне показалось, что он собирается меня поцеловать. Клянусь, я видела в его глазах вспышку желания – она была такой сильной, что я с трудом устояла на ногах. Мне очень этого хотелось, но ничего не последовало. Мы вернулись к машине, все так же держась за руки – это так мило, – и все. Дружба – очевидно, ему нужна только она. Пусть так, я смирюсь – неохотно, но смирюсь.

Я на цыпочках поднимаюсь по лестнице с огромной кружкой. Правильно! Вернусь на пару часов в постель и пороюсь в JSTOR в качестве особого рождественского удовольствия.

* * *