Не все организационные методологии созданы равными. Можно распределить все безупречно, все убрать, снабдить ярлыками с цветным кодированием, и это будет ощущаться тюрьмой, в которой стены смыкаются вокруг. А можно сделать все с той же степенью упорядоченности, но несколько более открыто и свободно, и это позволит вдохновению заглядывать к вам в гости, хотя в других условиях оно о вас и не вспомнит. Моей целью было найти баланс. Когда я подбирался к нему близко, не только увеличивались моя продуктивность и творческий потенциал, еще я наслаждался обновленным чувством того, что я – настоящий художник. Я не был пустобрехом с Бруклина. Это были уже не полеты фантазии, которыми я развлекался в детстве, а реальные творческие затеи.
Я провел около года дома с родителями. Это было нелегко, но это было и очень продуктивное время. Я сделал много скульптур. Затем весной 1990-го, когда хороший друг из Сан-Франциско позвал меня, чтобы разделить с ним комнату («Я не радовался тому, что ты будешь моим соседом, но думал, что ты не сможешь оказаться хуже, чем мой нынешний сосед», – так он описал ситуацию, если мне не изменяет память), я переехал через всю страну и никогда не возвращался. Моей первой мастерской на Западном побережье стала гостиная с простым верстаком в апартаментах, которые мы снимали в районе Уэстерн-Аддишен. Следующие несколько лет я работал там и посещал десятки мастерских, в каждой черпая идеи и вдохновение и получая информацию о том, какой будет моя собственная мастерская. Я воображал одну мастерскую, вмещающую их все, хотя в реальности они были самого разного назначения и размера.
Самая маленькая мастерская из тех, что я когда-либо затевал, была и вправду крошечной: 8 футов в ширину и 12 футов в длину. Однако я извлек массу пользы из этого пространства. Тут я сделал большую часть первичной работы оружейника над бластером из «Бегущего по лезвию бритвы» и большую часть механической работы над ZF‑1 из «Пятого элемента». А самая большая – это моя текущая мастерская (ака «Пещера») в Мишен-дистрикт, общей площадью в 2500 квадратных футов. Я обосновался тут в 2011-м, и организационная схема мастерской никогда не переставала эволюционировать.
Сейчас, с дистанции, я могу видеть сходные черты во всех моих мастерских. Отличия не так велики. Так как я, грубо говоря, все эти годы делал примерно одну и ту же творческую работу, инструменты, материалы и организационные стратегии не особенно менялись. Но реальной основой для унификации всех моих мастерских, особенно после того как я набрался опыта, стали два простых философских принципа: 1) я должен видеть все без труда и 2) я должен доставать все без труда. Когда я говорю о том, что мастерская – это дискурс того, как работать, то вот он, мой дискурс.
Видеть все без труда: визуальная какофония
Если бы в те бруклинские дни вы спросили меня, как выглядит мое идеальное рабочее пространство, я описал бы громадный открытый чердак с верстаком и парой дюжин больших промышленных тележек на колесах, которые использовали для белья или почты в древние времена. Каждая набита своей разновидностью материалов: в одной двигатели, в другой LEGO, в третьей электроника, еще одна для крутых пластиковых игрушек и так далее. По сути, моя идеальная рабочая среда формировалась посредством перемещения стационарных груд хлама и всяких штуковин в корзинах на колесиках. Это была соответствующая организация моего рабочего процесса того времени: случайного, органического.
Когда обрела четкие очертания мастерская «Сонная лощина», я осознал, что мне на самом деле нравится органическая часть моей работы. Я не был заинтересован в том, чтобы все мои инструменты и материалы были разложены аккуратно и опрятно, мне доставляли удовольствие места, где трудно все охватить одним взглядом, мне нравилось более естественное окружение. Я чувствовал себя комфортно в таких местах, где всего сразу не видно, но в то же время все было целесообразным. А груды хлама не позволяли моему разуму синтезировать всю визуальную информацию, чтобы руки инстинктивно знали, куда тянуться и что хватать.