Каждый пред Богом наг

Не было и никаких розовых очёчков, а вот хорошо ей было на этом месте именно из-за общей атмосферы доброжелательности, без разнузданной и уже повсеместной матершины, без махрового повсеместного хамла, хотя она очень трезво понимала, что не в ангельском окружении работает, что всё здесь, как везде и как у всех: и разнообразие человеческих натур, и многообразие человеческих отношений, наверняка и без подлостей не обходится и без стукачества, но — уютно ей было на этом месте, даже если её работа и была на уровне плинтуса, пусть так! Сама же работа гардеробщицы отеля, в конференц-залах которого очень часто проходили самые разные людные мероприятия, была чисто физически не очень-то и лёгкой: зимние, особенно, мужские, куртки, а ещё дублёнки, а ещё — набитые под завязку рюкзаки, спортивные сумки часто были такими многотонными, как будто их карманы и внутренности были набиты слитками золота или плотными пачками денежных купюр, перетянутых резиночками. А надо было крутиться, как юла, чтобы очередь сдающих/получающих своё имущество участников конференций не растягивалась на весь коридор, и у Наташи это получалось, но порой, когда оказывалось больше 300–400 прибывших, она закруживалась почти до потери ориентации уже после того, как в гардеробе наступало затишье, и все убегали на свои заседания. Тогда можно было и в туалет…А на обед и ужин её сменял кто-нибудь из уборщиц.

Расходились все эти разнокалиберные участники всегда усталые, но довольные встречами, новыми полезными знакомствами, новыми связями, и, получая из Наташиных рук свои одежды, продолжали свои переговоры, договорённости. Непонятно почему при такой свистопляске Наташе нравилось их обслуживать, иногда она что-то говорила очень кстати смешное, и они все смеялись, и часто, даже очень часто, подбегая к окошку гардероба, многие буквально кричали: «А вот наша любимая гардеробщица!», и Наташа смеялась. Часто с фуршетного стола они приносили ей в маленьких пакетиках разные невероятные вкусняшки, клали ей на стол, пока она бегала снимала их куртки, пальто, дублёнки…Часто бывало, что Наташа не уходила домой в 20.00, как было сказано в трудовом договоре, а задерживалась то до 22.00, а то и до 23.00, то есть, трудовой день растягивался на 14–15 часов, потому что после конференций начинались фуршеты, и обалдевшие участники забывали о времени и не расходились, а зимние их одёжки висели в Наташином гардеробе. За каждый дополнительный час Наташе начисляли к получке по 116 рублей (сто шестнадцать). Если же участники и после 23.00 продолжали бухать, то Наташа звонила куда надо и вызывала себе замену, чтобы наконец отвалить домой.

Особенно поразили её две девчонки-киргизки (они тогда сами Наташе о себе рассказали), когда их кинули Наташе на подмогу в день детского новогоднего праздника: эттттто было нашествие африканской саранчи…эттттто было нашествие диких обезьян…эттттто был конец света…и всё это голосило во все глотки, взрослые и детские, визжало, клокотало, бушевало, истошно ревело, весь коридор перед гардеробом ходуном ходил, и все одновременно что-то спрашивали у гардеробщиц и впихивали все вещи в гардеробщицкое окно. Девчонки эти киргизки лет примерно по 25, вообще-то работали горничными, но на этот день их бросили на прорыв «дамбы», потому что одна Наташа была бы заживо погребена под детскими и взрослыми куртками-шубами-дублёнками, сумками-пакетами, ботинками-сапогами, колясками-санками. Все ряды гардероба были в мгновение ока забиты всем этим барахлом так, что невозможно было протиснуться сквозь ряды «висяков» и стоящие на полу сумки-сапоги, чтобы не задеть и не уронить чьи-то шубы на пол. Девчонки-киргизки оказались шустрыми, понятливыми, да ещё и смешливыми, улыбчивыми, и при нашествии саранчи работали очень быстро и чётко. А когда наступило затишье после боя, то есть, вся мелкотня с родителями убежала в залы к дедам-морозам и снегурочкам, Наташа и обе её помощницы разговорились, при этом оказалось, что обе они по-русски говорили совершенно свободно. У обеих здесь же, в этом отеле, работали мужья, в сфере низшего персонала, у обеих где-то там, в Кыргызтане, были оставлены на бабушек и дедушек маленькие дети, при этом девчонки показывали Наташе на своих смартфонах видео своих сыновей, дочек. И почему-то Наташе было с ними легко, в них не было ни малейшего озлобления, как в тех «азиатских лицах», с которыми она работала посудомойкой в едальне BigРара. Вот эти были совсем другими по сути, по отношению к людям, по отношению к родной Наташиной стране, в которую они приехали исключительно на заработки. Не было в них озлобленности, это было очевидно без всяких доказательств, а были доброжелательность и открытость.