Каждый пред Богом наг

Елена знала эту страшно опустошающую боль, когда похоронила очень любимых родителей и очень любимого брата. И сейчас она всё оттягивала и оттягивала тот день, когда надо будет — всё же надо будет! — открыть шкаф с вещами Андрея, открыть все ящики его рабочего стола. Она ни разу не зашла в кабинет со дня смерти Андрея, а костюм для его покойного тела она взяла из шкафа в их спальне, где и висели его костюмы. Все же остальные его вещи хранились в шкафу в кабинете.

Ей много звонили и его коллеги, и какие-то очень прославленные, даже великие в науке личности, и все осторожно спрашивали, когда же она разберёт его архив, кому всё это передаст или, может быть, позволит кому-то из его коллег придти и неслышно, беззвучно разобраться в бумагах Андрея Юрьевича, а некоторые уже и на похоронах тихими, осторожными голосами спрашивали её об этом…И Елена всем отвечала спокойно одинаково: да-да-да, совсем скоро разберёт или кого-то из них позовёт, обязательно сообщит, но проходили дни, недели, а она продолжала тупо ни к чему не прикасаться и ничего не делать.

Больше месяца со дня трагедии Елена не решалась в кабинет не то что войти, но даже заглянуть. И сыну, и дочери, и даже старенькой маме Андрея она жёстко и категорично запретила входить туда и уж тем более что-то там делать, ну, пытаться наводить порядок, что ли, переставлять вещи, мебель — нет, нет и ещё миллион раз нет! Никому туда не входить! Ничего там не трогать!

Но когда-нибудь это надо было сделать. И однажды она решилась: как привидение вступила в кабинет мужа, неслышно затворила за собой дверь и замерла, сжавшись в точку. В мёртвой, плотной тишине все вещи и предметы замерли в тех положениях, в которых их застала смерть Андрея: разбросанные на рабочем столе и даже почему-то на полу черновики его беспорядочных записей, расчётов и схем, мёртво остановившиеся любимые им большие напольные часы, книги, как будто безжизненно сникшие без любимого хозяина на стеллажах, толстые застывшие гардины на окне, и на всём — толстый, спокойный, неподвижный и мёртвый слой пыли…Она вошла в его комнату так тихо, как если бы боялась разбудить Андрея, наконец с трудом решилась и села за его рабочий стол на самый краешек стула, как если бы подсела бочком к Андрею, за тот самый массивный рабочий стол, к которому он давно строго-настрого и очень жёстко запретил ей даже подходить — и она не подходила, даже чтобы стереть пыль.