Каждый пред Богом наг

И вот теперь, нарушив его страшный давний запрет, она села за этот стол, положила ладони на запылённые, исписанные корявым Андреевым почерком листки (почему он с его суперпродвинутыми мозгами в родной его стихии авиабезопасности все свои идеи, замыслы перво-наперво доверял бумаге и ручке, и лишь потом, когда идея обрастала «жирком», впихивал её в компьютер, почему??) и в единый миг увидела всю прожитую с ним жизнь, все 23 года. Увидела как огромное пространство, в котором она была лишь крохотной точкой. Они были по-настоящему счастливы лишь первые, наверное, лет 10 этого пространства, хотя, может, и побольше, с тех давних времён, когда были нищими молодыми голодранцами с кучей грандиозных идей, замыслов, амбиций, творческого куража, бесстрашия: он — только-только начинающий блестяще подкованный после МАИ теоретик авиастроения (он сразу с размаха и с бурным куражом вклинился в сферу авиационной безопасности в том НИИ, в которое вломился с красным дипломом, отвергнув настойчивые просьбы остаться в МАИ на своей кафедре), она — только-только начинающий экономист в этой же сфере, точнее, в авиастроении. Однажды Андрей, смеясь, сказал своей ненаглядной прекрасной Ленке: «Знаешь, если бы я был владельцем крупной гражданской авиакомпании, то я бы не жалея никаких денег собрал после тестового отбора молодых, талантливых, амбициозных и безбашенных, фонтанирующих самыми бредовыми идеями выпускников авиационных ВУЗов всей страны — очно, заочно неважно! — и дал бы им 2 недели на то, чтобы они представили мне свои, пусть самые фантастические, самые, казалось бы, бредовые идеи по безопасности гражданской авиации, и я бы всем им за это щедро, не скупясь, заплатил. А потом отдал бы весь этот полуфантастический бред на капитальную проработку таким же молодым и талантливым авиаконструкторам, технологам и материаловедам, и я тебя уверяю, что результат этой акции был бы сногсшибательным, можно было бы реализовать такие технологии, которые максимально сохраняли бы человеческие жизни, даже если самолёт разламывается пополам от взрыва в фюзеляже, даже если он внезапно и неостановимо идёт в штопор, даже если он врезается в гору, даже если…Э-э-э, да что там! Гибель пассажиров можно было бы предотвратить не на 50 %, а на все 90, а то и 100 %!!! И не надо сарказма!». Лена тогда обалдела от яркости и простоты самой идеи, для которой вообще-то требовались огромные деньги, но ведь любая крупная гражданская авиакомпания (родная ли, неродная) инстанция совсем-совсем не бедная…Именно тогда Лена, как при ослепительно ярком свете, увидела, что молодой и любимый её муж — редкий талант. Он много с увлечением рассказывал ей о тех, пока что совершенно неосуществимых и нереальных для воплощения идеях именно в этой сфере, идеях, которые предлагали некоторые не только профессиональные авиаконструкторы, но и просто грамотные авиалюбители в случаях авиакатастрофы в воздухе: превращение салона самолёта в капсулу с раскрытием гигантского парашюта, или мгновенное облекание каждого пассажира в некий спасительный кокон с индивидуальными автоматическими парашютами, или (совсем уж фантастика!) такое же почти мгновенное зарастание разлома фюзеляжа самонарастающим особым материалом, который, якобы, кто-то там уже изобрёл, взяв за основу принцип отрастания нового хвоста у ящерицы — и пусть это полнейшая галиматья, но ведь давно уж известно, что любая гениальная идея всегда проходит 3 стадии: первая — «это полный бред!», вторая — «а в этом что-то есть…» и наконец третья — «но это же гениально!». Да много разных идей было, но при всей их нелепости или абсолютной несостоятельности Андрей ни в коем случае не отмахивался от них, не склонен был их безоговорочно выбрасывать в помойку, он всегда держал эти «нелепости» в дальнем уголке своего мозга: а, может, когда-то чем-то и пригодятся, а? Кто ж знает…

Как они тогда слышали друг друга, как чувствовали друг друга, как нуждались друг в друге каждую секунду каждого дня! Были и профессиональные неудачи, и насмешки, но невезение и полунищенская жизнь не казались им тяготами, и родившиеся вскоре чудесные их близняшки росли такими же — полуголодными, но светлыми, смеющимися и укутанными такой любовью своих странных родителей…