Каждый пред Богом наг

И постепенно Таня стала всё больше умалчивать от мамы Вали свои девичьи переживания, и уже не рассказывала маме Вале всего-всего, что рассказывала в детстве, она ни слова не рассказала ей ни об одной своей горькой, безответной влюблённости, ни о своих друзьях, ни о своих увлечениях, потому что увидела, что всё, что её, Таню, восхищает, что вызывает в ней любовь, нежность, любопытство, неистребимый интерес — всё будет мамой Валей почему-то ёрнически высмеяно, на всё, что нравится Тане, будут опрокинуты ушаты помоев. Точно то же самое мама Валя проделывала и с сыном своим единственным, Вовой, то же самое — с родной сестрой Люсей, с Витей, даже с бабушкой и дедушкой, при этом обязательно приводила как некие примеры совершенства, которым и надо следовать, своих сотрудников и сотрудниц. Особенно часто она рассказывала Тане, какие блестящие, умные, смышлёные и всесторонние дочки у её сотрудниц, вот с кого Таня должна брать пример! И Таня в детстве и в отрочестве из кожи лезла, чтобы только уподобиться тем дочкам, только чтобы затоптать свою собственную натуру навеки в могилу! И лишь когда она после технического ВУЗа начала работать в оборонном «ящике» она стала всё больше отходить от мамы Вали, которую так боготворила когда-то, и именно тогда почти перестала ей рассказывать обо всём для неё важном, что происходит в её юной жизни в те дни, когда мама Валя приезжала к ним в гости.

Но чего не отнять, так это того, что мама Валя, самоучкой научившись прекрасно шить, шила Тане прекрасные платья, костюмы и даже пальто, и это в те времена, когда в универмагах молодым девушкам предлагалась на выбор одежда либо бабы Яги, либо пожилой дамы, для которой жизнь кончилась. Про обувь и говорить нечего. А мама Валя обшивала любимую Танечку в такие одежды, что молодая девушка, к тому же невероятно стройная и симпатичная, становилась прекрасным произведением искусства, да и Тане жутко нравилось всё, что шила ей мама Валя. Но и бабушку, то есть маму свою, мама Валя тоже обшивала с головы до ног, и сестру свою Люсю, не научилась лишь шить никакие мужские вещи.

Когда Таня выходила замуж, мама Валя собственноручно сшила ей роскошную юбку и потрясающей элегантности пиджачок и золотистой парчи, неведомо где и как купленной. После рождения сына Таня стала часто попадать в больницу: что-то там такое было нехорошее с кровью и приходилось заваливаться в ненавистные районные больницы, которые были скроены как под копирку, с палатами на 8 или даже 10 болящих, с удушающей духотой летом по причине полнейшего отсутствия кондиционеров как таковых, со спёртым до неприличия духом зимой по причине полного непроветривания из-за боязни простудиться тех, койки которых стояли под окнами, с неискоренимыми палатными разговорами либо о нескончаемых своих болезнях, либо о бесконечной жрачке. Таня люто ненавидела эти больничные пребывания, но без них нельзя было обойтись. И на всю жизнь, до самой своей гробовой доски помнила Таня, как одна лишь мама Валя всегда приезжала навещать её, в какой бы, даже и самой удалённой больнице Таня ни валялась. Ни разу не приехала ни родная Танина мать, которая, надо отдать ей должное, в такие дни и недели брала к себе Таниного сына, то есть, своего внука, после того, как муж Тани погиб. Ни разу не приехал её навестить и Витя, любимый братик. А мама Валя приезжала всегда, через день или через два, всегда привозила полные сумки вкусной жратвы, а когда Таня смеялась и говорила, что это не под силу съесть одному человеку даже за 2 дня, то мама Валя обводила рукой палату и отвечала: «А вот все вместе и съедите…». Каждый раз она снова и снова ходила к дежурному или лечащему врачу и долго у него выясняла Танину ситуацию. И как же Таня любила её тогда, забывая обо всех горьких обидах на неё, обо всех её злых сарказмах то в адрес Тани по какому-то поводу, то в адрес Таниных подруг, что было очень больно. Но когда мама Валя приезжала к ней в очередную больницу, часто даже после работы, то Таня забывала обо всём гадостном, что не единожды познала от мамы Вали, и так сильно её тогда опять любила, как давным-давно, прежде, в детстве.

Вова тогда уже стал приезжать на выходные и праздники из казармы к ней, к маме, которая странно не придавала значения тому, что Вова всё чаще приезжал домой пьяным, хотя и не в стельку, поэтому она воспринимала это, как нечто преходящее, как естественные расслабления с друзьями-сокурсниками.