Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил

– Конечно. Но я просто пытаюсь объяснить. Я держал в своих руках жизнь Алана и взвешивал, сколько она стоит. И во что это обойдется мне, если я покончу с ней.

– Ты решил, что твоя жизнь важнее жизни Алана. – Майкл не великую тайну мне раскрывал, а лишь повторял то, что говорил себе много раз, чтобы как-то примириться с этим и жить дальше. Он пытался сказать, что Алан заслуживал смерти. Ничего нового. Я мысленно решился, покачал головой и выдал: – Можешь забрать деньги. Я привез сумку.

– Нет. Я не про деньги, а про стоимость. Это странно – ощущать, что знаешь цену жизни. Вот и все, что я хотел сказать.

Секунду Майкл задумчиво глядел на меня, понимая, что не убедил. В его глазах злым огоньком блестел отраженный свет нагревательной лампы. А в словах как будто таилась угроза. Словно он сообщал мне, что уже сравнивал цену человеческой жизни с мешком денег, и не колеблясь проделает то же самое с моей. Не знаю, разыгралось у меня воображение или что, но серая стена снега за окном вдруг показалась мне очень гнетущей. Я представил себе снежную бурю на улице, как она налегает на стекла, будто может в любой момент потоком рвоты ворваться в комнату и засыпать нас.

Потом Майкл сказал:

– Как странно, что ты понял меня превратно.

Я не был уверен, пытался ли Майкл сказать, что не удовлетворен ценой, которую получил, или той, которую заплатил, и сообщил ему об этом, но менее красноречиво, чем излагаю это здесь.

– Я пытаюсь объяснить тебе, что получил урок и никогда больше не прибегну к насилию. А ты продолжаешь считать, что тут дело в деньгах? – ответил мне Майкл.

– А это не так?

– Деньги не… Слушай, во-первых, предполагалось, что это будут наши деньги, о’кей? Мы умерли ради них. Это правильно, что они платят.

«Наши деньги». Вот опять. Но кто вторая часть этого «мы»? Любой Каннингем? Я открыл было рот, чтобы задать еще вопрос, но колесо рулетки в моей голове остановилось на одной мысли.

Майкл говорил мне, что это наши деньги той ночью, когда умер Алан. Я подумал, он имел в виду, что заслужил эти деньги, заработал их, украв или убив, и меня приглашает в долю. Несколько часов назад Эрин шепнула мне на ухо: «Это деньги семьи». Вероятно, с тем же намерением – заявить о своих правах, втянуть меня в дело. Майкл и Эрин всю дорогу твердили мне чистую правду, а я упустил ее. Они говорили о владении в буквальном смысле слова.

Теперь я мог представить себе затянутую паутиной поляну, Майкла, согнувшегося над тяжело дышащим человеком. Он мысленно взвешивал решение. Оценивал жизнь. Все обрело смысл, включая тот факт, что Майклу было точно известно, какая сумма находится в сумке: 267 000 долларов.

Вот черт! Ну какой же я дурак!

– Деньги не краденые, – сорвалось у меня с языка. – Они твои. Ты попал в эту историю не по ошибке. Ты знал Алана. Он продавал тебе что-то?

Глаза Майкла загорелись, когда он понял, что я готов слушать, пусть пока еще не верить в его историю. Знаю, загоревшиеся глаза – это клише, но так и было. Хотя, может, это нагревательный элемент вспыхнул ярче от скачка электричества в старой сети отеля.

– Думаю, тогда нужно рассказать тебе про Алана Холтона. И объяснить, откуда он знал отца.

Этими словами Майкл застал меня врасплох. Хорошо, что я закрыл дверь.

– Папа знал Алана?

Майкл с искренним видом кивнул:

– То, что я скажу тебе, прозвучит… ну… это прозвучит невероятно. Но ты выслушай меня, лады? – Он принял мое молчание за согласие и продолжил: – Холтон был коп.

– Коп? – Я ощутил необходимость кончиками пальцев сдвинуть вниз взлетевшие на лоб брови, но удержался.

– Бывший.

– Это очевидно. Он во всех смыслах бывший, не так ли? – Я понимал, что такое замечание достойно подростка, но оно просто вылетело из меня, пока я осмысливал информацию. – Это какая-то бессмыслица. Тебе не могли дать всего три года за убийство копа?

– Нет. Ну… он не был копом, когда я… в ту ночь. Раньше был. Он… – Майкл покрутил пальцами. – Как бы это выразиться, утратил доверие. И приземление было тяжелым. Так и оказалось, что он перескакивал с одной никудышной работы на другую и в результате стал сбывать всякие подержанные побрякушки. Он приторговывал наркотиками, подворовывал, бродяжничал. И был постоянно в долгах. Марсело охарактеризовал его как мелкого преступника, потому что служба Алана в полиции… не была блестящим примером благородства и исполнения долга. Вообще, именно поэтому обвинение согласилось на сделку и срок в три года, так как если бы Марсело на суде вытащил на свет ту историю… короче, нашлись люди, которые предпочли, чтобы этого не произошло. – (Это мне было понятно.) – Марсело размахивал прошлым Алана перед носом судьи за закрытыми дверями, и прокурор пошел на попятную. Три года. Ты соображаешь?

– Типа того. Только не пойму, как это связано с отцом?

– Я к этому и веду.

– Снег тает. Я слышал, что могу брать плату за каждые шесть минут, раз теперь я адвокат.

– Думаю, я заплатил вперед, Эрн.

На это мне было нечего ответить. Для остроумных ремарок правда не всегда годится.