Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе

Вчерашнее Событие легло на Великую Мечту могильной плитой. По сравнению с этим фрик-опера была просто детским утренником. Это был приговор. Наглости обвинять мир в чем бы то ни было у меня нет. Судьбоносного Трагического События и травмы не случилось. Нефритовый столп для постановки вопросов без ответов отсутствует. Дискурсов я не расшатываю, выйти «за грань» не дерзаю, на художественный активизм просто не способна…

Нечем творить свободное искусство. А главное – не хочется. Мне стоит все это бросить, потому что я – хорошая исполнительная девочка, не более. Нужно вернуться к коммерческим заказам и забыть мечту о свободном искусстве, – вещала я потолку. «Но ты там уже была. Там пижама. Хочешь снова в пижаму?» Плохой потолок, суровый. Я отвернулась к стене. Но потолок был прав: старые рельсы разрушены, а новых не было.

К тому моменту мое шанхайское расследование на тему свободного искусства принесло уже немало захватывающих открытий. Обрывочные сведения складывались в единую картину, как семьи, утратившие надежду на воссоединение в бардаке моих хаотичных познаний.

И все же внутри ширилась какая-то непонятная обреченность, будто с первого же дня посреди моей студии незаметно рос слон-акселерат. И теперь он вырос так, что загораживать его не получалось никакими ширмами, а я тем временем продолжаю притворяться, что никакого слона в студии нет. Но он там был, и мои тягостные созерцания потолка были вызваны тем, что я отказывалась смотреть на слона и называть его по имени. Бегемот. Допотопное чудище, древний демон хаоса, подмявший под себя все – мою мечту, искусство, красоту.

Особенно я не могла простить Бегемоту красоты. Великая красота, некогда оброненная Пьетой вглубь моего детства, все еще лежала там, под культурными слоями последующих лет. Школьные уроки рисования с высунутым от старания языком; слякоть и гололед по дороге в художественную школу, в которой я не испытывала ничего, кроме тоски и зависти к более талантливым одноклассникам; исполненные напрасных надежд поступления в худакадемии; рисунки шариковой ручкой на парах в университете; многолетнее рисование в стол; дни-недели, проведенные в библиотеках за копированием Дюрера и Гольбейна; все мои работы, выбранные по принципу «околотворческая профессия»; уход со всех работ, потому что этого «окола» оказывалось недостаточно; ужас перед первыми заказами; боль в шее, свернутой от многочасового сидения с задранной головой в Ватикане; решение приехать сюда, чтобы наконец позариться на само Искусство, – вся моя жизнь состояла из корявых попыток служить красоте, залатать некогда прожженную ею дыру, повторить то потрясение.

Ну хорошо, пусть я не могу «стать той статуей», но я могу «быть этим рисунком», и этим, и этим тоже – маленькими подношениями красоте, как те яблоки и лилии, что местные люди приносят в храм буддам. Не бог весть что, даже не арбуз, но все же – знак, послание: «Я здесь, я хочу быть тобой».

Но если красота больше не совместима с искусством, то что мне остается? Она была моей жизнью.

* * *

Я провалялась с музыкой, колупаясь в айтюнз до вечера, пока коридор не наполнился любителями осьминогов и в дверь не начали стучать то Стив, то Поэтесса, то виновники торжества Леон и Хесус, то кто-нибудь еще.

Через пару часов, когда веселье и смех с общей кухни достигли самой крикливой и визгливой фазы, у меня на экране высветилось сообщение от Принцессы: «Я купила вина. Открой дверь!» Я сделала над собой усилие.

– Как ты узнала, что я здесь? Я даже свет не включала.

– От твоей двери исходит столь мощная волна социофобии, что ее может учуять лишь другой социофоб! Что делаешь?

– Ничего.

– Дело!

…

Мы выпили.

– У тебя есть еда? Ты ела? Хочешь, закажем? Что читаешь? У, классный художник! – Принцесса открыла и закрыла альбом с проститутками. Она чуть ли не вприпрыжку ходила по комнате, трогала вещи, крутилась на вращающемся стуле, снова вскакивала, переключаясь между вином, телефоном и книжками. – Что закажем? Суп с лапшой или сладкую курицу? Оу, роллы с устричным омлетом? Или тебе пельмени, как обычно? Ты опять была на блошином книжном в храме? Класс, что это – опера в комиксах? А ты видела там старые голливудские фильмы покадрово, тоже типа комиксы? И вина еще закажем, ты как? Такое впечатление, что он их всю жизнь рисовал, этих теток, да? На самом деле, это каталог только одной выставки, у него еще куча всего – о будда, глянь! – эта женщина украла нашу собаку! – Принцесса развернула альбом ко мне. На картине действительно присутствовала собака, похожая на ту колченогую, что я видела на видео Принцессы с родителями. – Ну, я заказала. Мне надо кучу всего тебе рассказать! Но сначала ты! Как дела? Куда пропала вчера? Я заходила. Все хорошо?