Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе

Замечательный художник Ив Кляйн это исправил. Наплодив синих монохромов, всласть порисовав нагими женщинами вместо кистей, попытавшись писать ветром, ливнем и молниями, он по итогу присвоил себе в качестве реди-мейда сами небеса: «Еще подростком я хотел поставить свою подпись на обратной стороне неба, – заявил он в своем манифесте. – Однажды, лежа на пляже Ниццы, я начал испытывать ненависть к птицам, летающим взад-вперед по моему синему безоблачному небу, потому что они пытались проделать дыры в моем величайшем и прекраснейшем произведении. Птиц надо уничтожить».

Мощный был человек. Не просто довел идею до конца, но и прозрел грядущее: «Не будет ли художник будущего тем, кто посредством молчания навечно выразит необъятную картину?»

Уже! Уже! – восклицали концептуалисты. Те вообще решили вопрос о природе шедевра на уровне философии, не пачкая рук об искусство.

Рассуждали они примерно так. Предположим, самый гениальный художник в истории человечества (разумеется, нищий и непризнанный) сидит в кафе, выклянчив у официанта стакан воды из-под крана и озираясь на соседние столики в надежде на объедки. И вдруг его охватывает внезапное вдохновение: его внутреннему взору предстает величайший шедевр всех времен и народов, а под рукой у него – ни карандаша, ни даже жженой спички. Он окунает палец в стакан и запечатлевает свое озарение водой на салфетке. Спустя считанные секунды ненужный миру гений умирает от разбитого сердца, а вода впитывается в салфетку и шедевр исчезает навсегда. Вопрос:

– Шедевр состоялся или нет? – проверяла я ответ на Шанхайской Принцессе тем вечером на крыше.

– Абсолютно! Если бы я не подарила тебе свитер из любви, а, скажем, оставила бы его в парке на лавочке? И какой-нибудь бездомный надел бы его именно в тот день, когда решил выброситься с моста? И похоронил бы его вместе с собой на дне реки? Что тогда? Ведь никто бы никогда не узнал, не прочел… Так что? Искусства не было?

– Ну, оттого, что ты подарила его мне, ситуация не так чтоб сильно изменилась. Я тоже не могу прочесть. Думаешь, я не пыталась? Там же все на кита-а-а… – прозрела я. – Ты потому мне его и подарила.

– Вот именно, – закивала Принцесса с чувством полного удовлетворения.

Ну да. Ни моя неспособность проникнуть в сокровенную суть, ни даже само наличие или отсутствие произведения не отменяли того факта, что искусство состоялось. Концептуалисты тоже так считали. Начертанное гением водой на салфетке было шедевром, утверждали они. Искусству не нужны предметы, краски-карандаши и прочая параферналия. Его плоть и кровь – гений и процесс созидания. Хотя позже они сообразят, что гений – тоже лишнее.

Но, в целом, Принцесса же с ними согласна? Значит, проблема во мне. Я продолжала читать.

* * *

Во второй половине двадцатого века в западном мире наступил постмодернизм. Это такое положение дел, когда везде «ризомы», «симулякры» и «хаосмос».

Ну хорошо, переглянулись мы с растерянными бегемотами. Я раздала им имена: желтый в балетной юбке и трико с надписью «bad ass pimp from hell» – Фуко; фиолетовый с дредами вкруг лысины – Бодрийяр; красный в боа и с кольцом в нижней губе – Деррида, и так далее.

Насколько мы с бегемотами разобрали, суть в том, что вследствие информационного взрыва у современного человека случилась травма: интеллектуальный паралич. Та сумма знаний и новостей, что накапливалась у людей, скажем, в течение всего шестнадцатого века, теперь поступает в мозг среднестатистическому индивиду за неделю. Он больше ничего не понимает, чувствует себя ущербным и тупым. Его органы чувств чудовищно перегружены, а сердце омрачено знанием того, что несмотря ни на какие чудеса медицины, он не проживет достаточно долго, чтобы объять разумом хотя бы малую часть мира, в который забросили его неведомые силы. Он больше не пытается ни во что вникнуть и лишь безучастно скользит по поверхности вещей остекленевшим взором. Он утратил веру в универсальные истины и даже в саму возможность докопаться до правды хоть в чем-нибудь. Нескончаемый пестрый поток информации ввергает его в как бы сновидческое оцепенение. Все, что проплывает перед глазами или вливается в уши прямо сейчас, – и есть единственная, доподлинная реальность. А за ней – ничего: ни причин, ни выводов, ни сути, ни связи, ни важности. Осмыслить этот избыток разнообразия человек более не в силах.

Ну что ж. Это правда, согласилась я с философскими бегемотами. На секунду я даже испытала то приятное чувство точного попадания, что заставляет людей делиться итогами своих тестов в соцсетях («Поздравляем! Ваш результат выше, чем у 98 % пользователей. Вы – положительно гений!»).