Кажется Эстер

ты у них в руках, они не сразу тебя убьют, каждому свое удовольствие, твое превращение из человека в шмат кровавого месива они проконтролируют научно, смерть это величайшая милость, и это они тебе ее пожалуют, а не господь бог. ты еще надеешься и даже слышишь ответ, тебе обещают, если скажешь то-то и то-то, тебе дадут еще разок поспать, и ты опять надеешься, что тебя оставят в покое, твое тело все еще носит тебя, твое тело, ты этого не ожидал, в короткие промежутки, когда ты приходишь в себя, ты называешь имена, все имена, какие только помнишь, и все места, вся явки, все тайны заговора, ведь они тебе известны, но потом в мозгу сами собой кончаются слова, и ты способен уже только произносить то, что велят повторять другие, или все отрицать, а больше ничего. я убил лошадь? теперь они могут делать с тобой что угодно, но они все еще удерживают тебя на краешке жизни, на этой неизведанной, не изученной нейтральной полосе

мне все равно не страшно, я будто и не чувствую боли измученного, пытаемого штерна, да, он стрелял, да, я бы там сразу умерла, я бы не сопротивлялась и донесла бы на всех своих друзей, когда вот этак, не на европейский манер, назвала бы тотчас же, неважно, сделали мы что-то или нет, если я всех сдам, им стольких не забрать, они никого не тронут, подожди немного, отдохнешь и ты, в целях госбезопасности будешь в безопасности, но целый месяц терпеть мучения, снова и снова эти вопросы и обещания, снова вопросы и снова обещания, пытки, обещания, потом опять пытки, и все-таки, может, не расстрел, оставь надежду всяк, легко сказать, нашему брату такое не дано, когда вы отправите меня в мир неорганизованной материи?

знаю, мне должно быть страшно, я даже смотреть туда не хочу, знаю, если вберешь в себя этот страх, то окаменеешь, как под взглядом горгоны медузы, этот страх – он медуза и есть, но у меня оберег имеется, мой щит, моя фамилия, та, что несет в себе камень, петр, петрус, это все благодаря дедушке, вот ради чего, оказывается, стоило поменять фамилию, уж я-то не окаменею, да и невиновна я, невинна, катерина чистая, непорочная, я-то могла бы взглянуть в глаза медузе, но что-то меня удерживает, словно между штерном и мной стоит герой со щитом, персей, он держит щит, и я вижу в нем отражение медузы, но, неверное, с преломлениями страха, страх в осколках, я вижу осколки страха, они ранят меня, всюду надо платить цену, отдавая частичку души, нет, всю душу целиком они поначалу покупать не желают, только по частям, как членские взносы в профсоюзы, в новую партию, за дело пролетариата, винтики, все мы винтики огромного механизма, а если у тебя фантомные боли, не ной, лучше пошути, а теперь улыбочку, можно вас щелкнуть, пожалуйста, только один кадр, на память… больше смеешься – дольше проживешь, подожди немного, отдохнешь и ты, мне не страшно, персей держит у меня перед глазами свой щит, отражение ужаса, инстинкт самосохранения

скрежет машин, aorta ruptur[43], кости, машины, перемалывающие сознание в прах, и вот уже накатывает вторая волна, голод, отнимают зерно, часть урожая отправляют за границу, за это оттуда идут машины, которые, если не знать, как ими пользоваться, бесполезнее умирающих людей, машины мелют-перемалывают, всё превращая в прах или хлеб, и всё – к черту, всё – тлен, уже не осталось места, где нет места преступлению и смерти, все уже выстрелили, только я еще нет.