Казнь королевы Анны

– Ты совершенно прав, но в душе человека творятся иной раз непонятные вещи: я еще не испытывала ни разу в жизни такого безотчетного и глубокого страха! Тебя ждут, иди с Богом, но если ты действительно любишь меня, то приезжай ко мне тотчас же после турнира.

– Почему вы отказались присутствовать на нем?

– А потому, что эти блистательные празднества мне уже не по летам. Правда, и в молодости я ненавидела эти опасные забавы и считала их варварством; я, естественно, никогда не выказывала этого, так как общество считает иначе. Но иди же, Артур, и возьми с собой мое благословение! Ступай же, тебя ждут!

Леди Уотстон говорила отрывисто, ее голос дрожал; можно было заметить, что она напрягает все силы, чтобы скрыть волнение, и что, отталкивая нежно молодого Уотстона, она старается бессознательно притянуть его к себе.

Он заметил с тревогой слезы в ее глазах и, наклонившись, прижал ее к груди.

– Прощайте! – сказал он. – Завтра вечером в это время я преклоню колени перед вашей постелью. Итак, до завтра, матушка!

– Да, до завтра, дитя мое, – прошептала она.

Уотстон вышел из комнаты.

Почти следом за этим послышались гул голосов и ржание лошадей, а минуту спустя старинные ворота закрылись со скрипом за удалыми всадниками.

Глава XIX В Кимблтоне

Этот день, проведенный жителями Лондона в приготовлениях к пышному и блестящему празднеству, прошел совсем иначе у мирных горожан далекого Кимблтона. Каждый из них хотел отдать последний долг королеве и, преклонив колени у смертного одра, помолиться усердно за упокой ее души.

Екатерина казалась не умершей, а спящей крепким и сладким сном; ее бледные руки как будто прижимали распятие, лежавшее у нее на груди; ее черные волосы подчеркивали мраморную белизну ее щек. Можно было подумать, что, пробудившись ото сна, королева улыбнется снова своей приветливой и ясной улыбкой, что длинные ресницы ее поднимутся опять и черные глаза с любовью глянут на коленопреклоненную безмолвную толпу, прекрасное, печальное лицо Нортумберленда и плачущую Элиа.

Большинство горожанок приносили букеты в знак уважения к памяти усопшей королевы, и комната была заполнена цветами; множество свечей горело перед большим распятием, а у его подножия был поставлен сосуд со святой водой.

Время близилось к полудню: толпа стала редеть, и вскоре около ложа усопшей остались только Перси и бледная, разбитая усталостью и волнением Элиа.

В Кимблтон пришел приказ перевезти в Питерборо останки королевы.

– Элиа! – сказал мягко граф. – Послушайте меня и уйдите отсюда. Вы не вынесете этих потрясений!.. Предоставьте мне положить тело в гроб.

– Постойте! Подождите! – воскликнула отрывисто и торопливо девушка. – Не трогайте ее! Оставьте ее мне на несколько минут!

– Элиа! – повторил с мольбой Нортумберленд. – Пожалейте себя и уйдите отсюда!

Он тоже был разбит физически и нравственно всем, что пережил у ложа этой мужественной и благородной женщины, смерть которой была на совести Анны Болейн; его сердце сжималось и обливалось кровью, когда до его слуха долетали слова, исполненные сострадания к усопшей и полного презрения к молодой королеве, и когда он представлял, что должна была испытать Екатерина во время своего печального изгнания. Когда мысли эти острым кинжалом пронзали его больную душу, глаза его невольно обращались к умершей королеве и как будто молили ее повторить еще раз, что она от души прощает Анне Болейн ее бессердечие и все свои страдания.

Увидев, что Элиа не трогается с места, лорд Перси подошел к кровати, приложился губами к бледному лбу усопшей и поднял осторожно безжизненное тело, чтобы отнести его в гроб.

Но в это же мгновение в него вцепились сзади две сильные руки.

Граф быстро обернулся: за ним стояла Элиа, глаза ее сверкали, как у хищного зверя.

– Нет, стойте!.. Погодите! – произнесла она хрипло.

– Элиа! – сказал граф повелительным тоном. – Пропустите меня и покоритесь воле всемогущего Бога.

Он понес тело к гробу.

Девушка с глухим стоном упала на колени и поползла за ним, как верная собака за своим господином.

– Я прощаю вас! Она была мне матерью… а вы не знали этого! – говорила она прерывающимся голосом. – Да, милорд, я подкидыш… без рода и без племени… и вы вправе отнять ее: она не моя собственность… она не моя мать!.. Я жила при ней и любила ее, но была ей чужой!.. У вас были, конечно, мать, отец и родные… вы не можете понять мое положение! Но зачем судьба послала мне Екатерину, если она отняла ее у меня?.. Зачем же в таком случае мне сохранена жизнь?.. Кому она нужна и что мне с ней делать?

Элиа быстро встала и заглянула в гроб: Екатерина лежала как живая, словно уснув глубоким сном; смерть, казалось, не посмела исказить это ясное, спокойное лицо.

Перси выбрал из груды принесенных цветов венок из самых свежих и ароматных роз и положил на тело королевы; он постоял с минуту, погруженный в раздумье, потом молча взял крышку и плотно закрыл гроб.

Элиа продолжала стоять около него в полнейшей неподвижности; в ее глазах не было ни слезинки; Нортумберленд не выдержал ее дикого пристального взгляда.