Казнь королевы Анны

Учреждение рыцарского звания было вызвано искренним религиозным чувством и желанием принести пользу человечеству, и на рыцарей смотрели почти с благоговением.

Обряд посвящения совершался всегда с особенной торжественностью. Так же как при крещении, новичку назначался достойный наставник.

Новичка стригли в кружок, как стриглись духовники, и просвещенный приобретал права, равные с правами святых отцов.

Его вели в баню, чтобы очистить тело его, а исповедь снимала с души все грехи его юности. Он принимал причастие и проводил все время, оставшееся до начала обряда, в полном уединении, за усердной молитвой.

Нужно добавить, что к посвящению в рыцари допускались только те, кто успел доказать свое мужество в кровопролитных битвах и чье имя не было запятнано.

Когда солнечный свет озарил своды церкви, на прекрасном лице молодого Уотстона появилась улыбка беспредельного счастья.

Почти следом за тем двери храма открылись, окрестности огласились колокольным звоном, и рыцари медленно вошли в церковь.

Впереди шли наставники Уотстона, а за ними его товарищи: Рочфорд нес его меч, а остальные – доспехи на бархатных подушках с золотыми кистями.

Сердце Уотстона билось: он имел все, что судьба дает своим избранникам: состояние, молодость и блестящее положение в обществе; будущее представало перед его мысленным взором рядом блаженных дней, и ничто не омрачало ясности этой благословенной, торжественной минуты.

Раздались звуки труб, собор заполнили разряженные леди и надменные лорды; вошли и духовники в роскошном облачении; из золотых курильниц поднимались под высокие своды храма волны благоухающего золотистого дыма, везде сверкали латы и шлемы с развевающимися белоснежными перьями. На улицах, примыкающих к старинному собору, раздавался громкий бой барабанов и слышался веселый непрерывный говор народа, окружившего церковь задолго до рассвета.

Когда шум и суета заметно поутихли и прибывшая публика заняла отведенные места, Уотстон медленно подошел к алтарю и преклонил колени около герцога Норфолка, который принял меч, принесенный Рочфордом, и совершил ритуальное лобзание.

Оживление Уотстона сменилось каким-то безотчетным волнением; глаза его невольно обратились туда, где разместились гордые и нарядные леди, но он не нашел того, что искал: в этой массе блестящих и дорогих нарядов не было черного платья, в которое его возлюбленная мать облеклась на всю жизнь после смерти мужа.

Молодой человек побледнел и вздохнул.

«Моя мать подобна душистому цветку в пустыне, – подумал он невольно. – Его никто не видит и не может оценить; она не захотела присутствовать на нынешнем торжестве, чтобы не быть предметом всеобщего внимания, но мне все-таки больно не видеть ее здесь».

Раздумье его было непродолжительным.

– Встаньте! – сказал ему торжественно Норфолк, подняв внезапно великолепный меч, перевязанный шарфом.

Уотстон повиновался.

– Возьмите этот меч! – продолжал старый герцог. – Постарайтесь найти в нем надежного и верного товарища! Если вы обнажите его для того, чтобы отомстить за свою оскорбленную честь и защитить правое дело, то разите им смело, пока не одержите победу над врагами.

Норфолк опустил меч, и Уотстон приложился губами к лезвию, а потом к рукояти.

– Помните, – сказал герцог, – что его рукоять изображает крест. Христос умер на нем, чтобы одержать победу над смертью и грехом, и вы должны бороться, не щадя своей жизни, против зла и порока! Вы, Артур Уотстон, достойны того звания, которое получаете, и я вполне уверен, что вы не замедлите доказать нам на деле, что понимаете значение благородства и еще более укрепитесь в решимости проливать свою кровь за веру и за родину!

– Да, милорд, слова ваши сбудутся именно потому, что я твердо решил брать с вас во всем пример, – отвечал с увлечением молодой человек.

Старый герцог Норфолк надел на него перевязь и прикрепил к ней меч.

Затем к Уотстону подошел рыцарь и надел на него панцирь чудесной работы.

– Этот панцирь, – сказал он, – вменяет вам в обязанность слушаться во всем голоса совести и рассудка и стараться прославить свое имя ратными подвигами и безупречной жизнью.

Второй рыцарь надел на него блестящие латы и произнес торжественно:

– Помните, что под этими латами должно биться отважное, благородное сердце, которому чужды мелкие или корыстные чувства.

Третий рыцарь приблизился и прикрепил к ногам его железные поножи.

– Знайте, – сказал он, стягивая ремни, – что вы обязаны являться, не теряя ни минуты, на помощь к угнетенным, гонимым и несчастным, не требуя за это похвалы и наград, и поступать всегда справедливо и честно.

Вошел четвертый рыцарь, он держал в руке шпоры из червонного золота, носить которые разрешалось в то время только рыцарям; оруженосцам предоставлялось право носить серебряные шпоры.

Церемония прикрепления этих золотых шпор к сапогам посвящаемого в почетный орден рыцарства выполнялась нередко девушкой или дамой.