Казнь королевы Анны

– Вы, может быть, желали бы, – сказал четвертый рыцарь, намекая Уотстону на это обстоятельство, – чтобы особа, близкая и дорогая вам, надела эти шпоры, но я во всяком случае рад сделать это сам. Позвольте же напомнить вам, что с этой минуты вы обязаны, подчинять каждый свой поступок указаниям чести, разума и любви к ближнему.

Когда церемониал одевания Уотстона в рыцарские доспехи был уже совсем окончен, оглушительный звон, раздавшийся с древней соборной колокольни, возвестил всем присутствующим о начале обедни.

Почти следом за тем в храме раздались торжественные звуки церковного органа, которые слились с хором стройных, молодых голосов. Толпа с благоговением преклонила колени и начала молиться.

Но как только священник, совершив литургию, благословил присутствующих, на улицах снова раздался бой барабанов.

Тогда герцог Норфолк выступил из круга рыцарей, и Артур Уотстон упал перед ним на колени.

Старый воин был тронут: у него тоже были взрослые сыновья; он посмотрел почти с отеческой нежностью на этого красивого, благородного юношу, на его светло-русые волосы и, наклоняясь к нему, тихонько ударил три раза по плечу своим острым мечом.

– Во имя всемогущего, всевидящего Бога, святого Михаила и святого Георгия возвожу тебя в рыцари, – произнес Норфолк тихо, но отчетливо.

Когда Артур Уотстон по приказанию герцога приподнялся с колен, последний поцеловал его и с чувством сжал в объятиях.

Невозможно изобразить тот энтузиазм, который овладел в эту минуту публикой: старинный собор огласили восторженные крики, все взоры обратились на стройную фигуру молодого Уотстона и на седые волосы почтенного герцога; все старались протиснуться вперед, для того чтобы сказать им слово поздравления.

Но не прошло и минуты, как волнение стихло будто по волшебству; движение прекратилось, толпа остановилась, словно приросла к месту, и ее воодушевление моментально сменилось благоговейным трепетом.

Уотстон в сопровождении своего наставника приближался к аналою, окруженному духовенством, чтобы подтвердить данные им в то утро обеты присягой на Евангелии.

– Клянетесь ли вы, рыцарь, – спросил его священник, – отдать всего себя на служение Господу, исполнять Его заповеди, защищать всеми силами христианскую веру и умереть, но не отречься от нее?

– Клянусь служить Господу до конца моей жизни, – ответил Уотстон и затем произнес требуемую при таких обстоятельствах клятву. Она была очень серьезна и торжественна:

– «Я клянусь защищать права вдов и сирот и отстаивать их с оружием в руках.

Я клянусь в вечной верности моему государю и буду проливать свою кровь за него и за родину.

Я клянусь не повредить никогда моим ближним ни словом, ни делом, никогда не присваивать чужого достояния и защищать его от тех, кто решился бы посягнуть на него.

Я клянусь отрешиться от себялюбия и желания наживы и никогда не следовать внушениям корысти, а поступать так, как велят долг и совесть.

Я клянусь обнажать этот меч только за правое дело или для пользы общества.

Я клянусь, что буду слепо повиноваться моему вождю и исполнять то, что он прикажет мне.

Я клянусь дорожить честью моих товарищей, как своей собственной, и не стараться возвыситься над ними или претендовать на их право к возвышению.

Я клянусь, что не нападу на противника, когда он будет один, а я с сопровождающим, и не стану устраивать засаду моему врагу.

Я клянусь не носить потайное оружие и выходить на бой только с мечом.

Я клянусь, что когда буду на турнире или ином состязании, то мой меч не коснется никого острием».

Уотстон умолк на минуту, чтобы перевести дыхание, и потом продолжал все так же твердо и спокойно:

– «Я клянусь, в случае если буду побежден на турнире, выполнить все условия поединка без всяких послаблений и вручить победителю и лошадь и оружие, если он пожелает, и, кроме того, не осмелюсь вступать ни в какое сражение без его разрешения.

Я клянусь, что буду почитать и любить тех, с кем буду делить заботы и опасности, помогать им и поддерживать их, а также никогда не вступлю в состязание на турнире, прежде чем не узнаю, с кем я вступаю в бой.

Произнеся обет или дав обещание отправиться в дорогу, я ни на минуту не расстанусь с оружием, за исключением времени сна.

Пустившись в странствование, я обязуюсь ехать напрямик, какой бы неровной и опасной ни была дорога; я не сверну с нее, дабы избежать встречи с могущественными рыцарями или хищными зверями, и не остановлюсь ни перед каким препятствием, преодолеть которое под силу человеку.

Я не позволю себе принять от чужестранного монарха или принца ни награды, ни титула, чтобы не оскорбить этим свое отечество.

Если мне поручат командовать отрядом вооруженных людей, то я обязуюсь строго соблюдать дисциплину, не допускать насилия и преследовать зло с неутомимым рвением.

Если мне придется сопровождать замужнюю женщину или девушку, то клянусь ограждать их от всяких оскорблений и от всяких опасностей, хотя бы мне пришлось поплатиться за это жизнью.