Казнь королевы Анны

Экипаж королевы между тем все приближался; народ встретил его приветственными криками; все, кто готовился участвовать в состязании, вскочили на коней.

Оруженосцы бегали и толкали друг друга; суета увеличилась, и герольды, стоявшие по углам еще пустой арены, торжественно возвестили о начале турнира.

Почти в ту же минуту Анна Болейн вошла в королевскую ложу.

При ее появлении мужчины сняли шляпы, а дамы встали с мест.

Королева окинула спокойным, ясным взглядом блестящее собрание и слегка поклонилась направо и налево с непринужденной грацией; на щеках ее вспыхнул живой, яркий румянец, прекрасные глаза ее, голубые как небо, засияли еще сильнее; ее русые шелковистые кудри спускались из-под сверкающей бриллиантовой короны на белое как снег, убранное золотом и яхонтами платье.

Анна Болейн была прекрасна в этом воздушном платье, в сверкающей короне и в длинной алой мантии, подбитой горностаем.

Восторженные крики огласили прекрасную Гринвичскую равнину.

В числе придворных дам, сопровождавших королеву, находились и мать ее, графиня Уилширская, и жена ее брата, некрасивая и надменная леди Рочфорд.

Среди фрейлин, вошедших в королевскую ложу, была очаровательная Джейн Сеймур.

Она не надела то роскошное платье, которое принес ей накануне Кромвель, а предпочла ему белое тарлатановое и букет бледно-розовых душистых жасминов. Желая тем не менее угодить королю, Джейн надела чудесное ожерелье – первый подарок Генриха – и украсила грудь бриллиантами, полученными ею вместе с бальным платьем.

Фрейлины не успели рассесться по местам, когда Генрих VIII медленно вошел в ложу.

Присутствующие обратили внимание сначала на тучность короля, на изысканность и великолепие его наряда, но потом все пришли к убеждению, что повелителя Англии угнетает какое-то тревожное чувство и что время оставило на лице его неизгладимый след: оно сделалось строже и суровее прежнего.

Поклонившись блестящему собранию, король сел в кресло, тут же раздались звуки труб и литавр, судьи вскочили с мест, и на арену выехала толпа вооруженных, статных и ловких всадников.

Толпа встретила их восторженными криками, любуясь их богатым, блестящим одеянием, превосходным оружием и чудесными конями под чепраками, шитыми серебром или золотом и украшенными гербами и девизами.

Впереди всадников шел отряд трубачей в красных бархатных куртках с широкими золотыми поясами, а вслед за ними двигались оруженосцы со знаменами в руках.

На знамени Рочфорда, открывавшего турнир, был изображен золотой орел на лазурном поле, а под ним коротенький девиз: «Ничто не в состоянии смутить меня!» На знамени нападающего, сэра Генри Норриса, было вышито золотом сердце на красном поле и с обеих сторон красовался девиз: «Мужество и любовь – в сердце!»

Граф Рочфорд был одет с царской роскошью; он ехал рядом с Норрисом на своем кровном дорогом скакуне. Полукафтанье Норриса из пунцового бархата было расшито жемчугом, и злые языки утверждали, что все эти зигзаги изображали букву А, первую в имени королевы, любившей молодого и прекрасного юношу так же нежно и пламенно, как он любил ее.

За этими двумя молодыми вельможами следовала толпа герцогов и баронов в роскошных одеяниях, украшенных разноцветными драгоценными камнями.

Среди сиятельных вельмож ехал герцог Саффолк на арабском коне, покрытом белоснежным бархатным чепраком; пажи его явились в платье из дорогого бархата того же цвета, расшитого серебром; сбруя их лошадей была сделана из серебра, и головы животных убраны, точно так же как береты пажей, разноцветными перьями.

Невдалеке от герцога ехал Артур Уотстон. На знамени его под фамильным гербом был вышит, по желанию его достойной матери, девиз: «Честен и в битве, и в любви!»

Вслед за Уотстоном ехали лорд Клиффорд Голанд, Беркли, Мармион, граф Бетфордский Руссел, лорд Парр, рыцарь Паулет, оба лорда Уэнтворта, Маннерс, граф Рэтлендский. Поместья последних граничили с поместьями графа Нортумберленда в Нортумберлендском графстве, а также в Йоркшире.

Кавалькада объехала трижды громадное ристалище, каждый раз останавливаясь перед королевской ложей, чтобы отдать честь своим повелителям.

Затем все разделились на группы; всадники разместились по разные стороны арены в установленном законами турнира порядке.

Герольды возвестили о начале игр, которые всегда предшествовали единоборству, и внимание публики переключилось на конную кадриль, которую уже начали танцевать на ристалище.

Воспользовавшись этим, граф Эссекский вошел в королевскую ложу.

– Ну что? – спросил его вполголоса король.

– Он сознался во всем, – отвечал лорд Кромвель.

– Сознался? – произнес с изумлением король.

– Да, только просил пощадить его жизнь.

– Ну да, как бы не так! – сказал Генрих VIII. – Презренная, бесчестная, падшая женщина! – процедил он сквозь зубы.

Он бросил взгляд, исполненный ненависти, на королеву.

– Итак, вы утверждаете, что Марк во всем сознался?

– Во всем, ваше величество, – ответил граф Эссекский.