Казнь Мира. Книга третья (СИ)

— Тебе душно, и ты давно не спал. Ты это как себе представляешь? Там был сон, иное пространство, а здесь я что сделаю? Посвечу огонёчком? — она коснулась посохом скамьи и зажгла Гранатовый Камень. — Паучиха сотворила царство для ваших душ, потому я могла до вас докричаться. А убеждать кого-то в настоящем… ты сам видел.

Она положила руку на плечо. От огромной страшной раны остался широкий розоватый рубец — вечное напоминание.

— А в них, — Фатияра кивнула в сторону оборотней, — тьма и боль такие, что порой я забываю, что отверженные — не демоны. Это страшно, Ночжа. Если они отрекаются от разума, то их свет меркнет. Мне им нечего сказать, я даже для Аватара слов правильных не нашла.

— Ты не одна. Я буду с тобой и помогу тебе.

Пальцами Шакилар гладил её рану, и золотые огни плясали в его обсидиановых глазах. Во взгляде же таилась нежность. Фатияре одно время казалось, что драконы — те же камни, из которых сделана их бронь, но уже в чернильных линиях, выведенных на белоснежной, ракушечного цвета бумаге она увидела чуткость и тонкость народного духа. Переписка с наследником Ливнера поначалу была обязанностью, частью обучения, но вскоре Фатияра ощутила, как расцветает, подобно дикому шиповнику, улыбается, видя печать императора. Письма шли долго, но минуты, что Фатияра проводила за их чтением, стоили вечности.

«Я всегда тебя буду любить», — написала Фатияра однажды, затем, застеснявшись, как маленькая девочка, спрятала письмо в стол и много дней думала, отправить ли. Жизнь фениксов очень долгая, и, думалось, что слова не пропадут — всегда успеешь их произнести. Но однажды в царском саду Фатияра встретила Диларам. Старшая царевна прогуливалась под цветущими вишнями и почти растворялась среди белых лепестков. К племяннице повернулась не сразу, только после оклика. И тут Фатияра заметила в её руках свиток с драконьей печатью. Не имперской, попроще.

«Ты тоже переписываешься с драконом?» — спросила тогда Фатияра.

Диларам кивнула.

«С Дер-Су, да? Который спас тебя?» — вопрос был задан прежде, чем Фатияра успела его обдумать. Тень легла на лицо Диларам, а лепестки посыпались на её плечи.

«Она все ещё любит его. Уже две тысячи лет. Поэтому не вышла замуж. А я-то думала…»

В детстве Фатияра больше всего любила историю об отважном князе, бросившемся за возлюбленной с высокой башни. Он не мог превратиться в дракона, но Неру даровал ему крылья, увидев, как велика его любовь, и что он готов не только умереть ради неё, но и жить. Уже потом Фатияра узнала, кем был тот герой, и как всё случилось на самом деле, и настоящее оказалось прекраснее выдумки, пусть и немного печальнее. Судьба разъединила любящие сердца, злобный деспот не дал князю остаться с любимой.

Тут острая тоска кольнула сердце Фатияры: никогда она не будет вместе с Нэйджу. Для своих государств они — единственные наследники, ни один не уйдёт. Глядя на Диларам, стоило бы отречься от чувств и не обрекать себя на муки, но Фатияра вместо этого бросилась в свои покои. Судьба вмиг показалась хрупкой, и, если не бросить нить на другой конец пропасти, может, и не будет уже шанса связать два сердца. Любовь иногда сильнее времени, но стоит ей указать путь, проложить тропу.

«Я тоже всегда буду любить тебя».

Ни разу в жизни Фатияра не пожалела и сейчас ощутила, как окрепла её любовь. Такие простые слова, каждый их может сказать любому, но так редко звучат они, а весят больше всех земных сокровищ.

— Правда?.. Это здорово… именно ты помог Ие. У тебя получится.

— У нас обоих получится.

Фатияра смотрела только на Шакилара и уже растворилась в темноте его глаз, как вдруг кто-то засипел почти над ухом.

— Я отведу вас к теням, — произнёс О-рон; будто только этого и ждал.

Остальные отверженные продолжали заниматься своими мелкими делами, не обращая внимания на феникса и дракона. В их маленьких тёмных глазках едва тлела мысль. Через пару десятков лет разум окончательно потухнет, и расписные тарелочки превратятся в миски, а потом и вовсе будут раздавлены. Фатияра дрогнула. Ей стало холодно, хотя кровь ещё грела и не иссякли солнечные силы феникса.

«Что сказать им? Как вытащить на свет, пробудить дух?» Отчаяние — то, чего больше всего боялась Фатияра, то, что внушала Паучиха, вынуждая отказаться от настоящей жизни ради грезы. Только Фатияра знала, что её мечта осуществится. Тогда, на площади Имерлиха, она не сомневалась. Теперь же перед ней — тысячелетний лед в сердцах, мгла непроницаемая. И только Шакилар поддерживал в ней веру, что она не ложно убедила себя в собственном могуществе.

Они поднимались к леднику, и каждый шаг давался всё тяжелее. Фатияра чудовищно устала. Попросилась бы к Шакилару на плечи, но совестно было. Он сам заметил, как еле-еле она идёт и посадил на спину. Обняв крепкую и длинную шею, Фатияра размякла. Ей думалось, что не по подземельям её носят, а через ручьи в горной долине, чтобы царевна не поскользнулась и не изранила себе ноги.

— Кто здесь? — резко спросил Шакилар.

О-рон завертел головой, а Фатияра прижалась всем телом к доспеху принца.