Казнь Мира. Книга третья (СИ)

— Святыня — не оружие, — вмешалась Намунея. — В руках того, кто прольёт кровь, она станет проклятием.

— Это я знаю, — пробормотал оборотень.

— Фео не навредит правителю или кому бы то ни было ещё. Оставьте ему Осколок.

— Точно, — кивнул Фео.

–М-да, интересная история. Однако, видишь какая штука… на что этот человек способен, неизвестно… не убить, так похитить…

— Оставляй, — скомандовал гигант. — Или правителя не увидишь.

Вторя ему, резко захлопнулись врата прямо перед носом входящих. Те ошарашенно озирались, и, через несколько секунд догадавшись, в чём дело, холодно уставились на Фео.

Миро зарычал, но затих сам, без жестов матери или посторонних слов. Он шагнул вперёд, поравнявшись с Фео.

— Пусть, если вы опасаетесь, Осколок станет моим пером, а я всю беседу буду в птичьем обличье.

— Но… не думаю, что выйдет… — начал Фео, ощутив, так тревога сдавила горло. — Нечеловечьи тела он обжигает.

— Я потерплю.

Мать хотела коснуться его руки, но задела её лишь кончиками пальцев. Сам Миро стоял, расправив плечи, оттого выглядел непривычно высоким, а рога добавляли роста. Укутанный посланец запрокинул голову, чтобы разглядеть Миро, и шапка сползла, обнажив лысоватую макушку.

— Вот оно как… ну за тобой-то, отверженный, мы присмотрим.

— Это Миро, правнук владыки! — с вызовом в голосе произнесла Намунея.

— О как. Ну-с, вернёмся к нашему вопросу. Что ещё умеет человек?

Фео перечислил человечьи умения, не скупясь упоминать, какие дары от какого народа достались, чтобы доходчивее было. Лысоватый оборотень чесал затылок, поглядывая на упавшую шапку и, видимо, раздумывая, поднять ли её, склонившись перед чужаком, или пусть лежит.

— Вот как эпоха-то сменилась… Алхимик, значит, ещё и погоду гонять можешь, и прыгать далеко… полезен, полезен, — пробормотал оборотень, затем беглым взглядом окинул Миро и Сумаю. — Дозволяю забрать ему Осколок в перо своё и всю беседу держать птичий вид. Не сделаешь, как обещал — найдётся, кому убить тебя быстро.

Его тон сменился на резкий и уверенный, будто два разных оборотня говорили в тот момент. Фео не хотел такой жертвы от Миро. Не желал видеть страдания, но не мог разубедить его, понимая — лучше плана нет. Сумая, прежде зажатая, распрямилась. Она осталась единственным голосом пленников, и мысленно готовила себя к речи. Фео легко разгадал это, как и решимость Намунеи. Отступать некуда.

Из рукава оборотня выпорхнула пестрая птичка и пропала за вратами.

Осколок блеснул серебром, растворяясь в белом оперении, и вот уже крупная полярная сова опустилась на плечо Фео, разминая ткань когтями. Тот поморщился, но быстро вернул лицу спокойное выражение и последовал за шаркающим оборотнем в сарай.

Действительно, это не было дворцом. Под куполом оказался всего один зал. Оборотни растекались по его границе, усаживаясь на циновки или мягкие подушки. Фео и остальным было велено остановиться в центре зала, в золотом кругу, от которого расходились девять лучей. Поначалу Фео подумал, что это солнце — то, чего не было в этой пещере и в чём, несмотря ни на что, оборотни нуждались как всё прочие живые существа, но, присмотревшись к пупырчатым и странно извивающимся лучам, осознал — морская звезда. Он видел их на картинках в учебнике естествознания и припоминал, как учитель с придыханием называл всю подводную живность «божьим чудом» и «победой над Океаном Штормов».

Совиная тяжесть и острота когтей помогали Фео не впасть в уныние. Даже вид разгромленного Каталиса и пленников Даву не печалил так, как это, казалось бы, благополучное общество, где все ходят в серебре и жемчугах, но не знают о людях, а некоторые, возможно, и о солнце и небе, о собственной покровительнице Афелиэ. По лицам Фео угадывал, что собравшимся давно за многие сотни лет, а Намунея самая молодая из тех, кого они считают соплеменником. Все озираются на диковинку, изучают, как он когда-то изучал рисунок морской звезды.

Правитель занимал широкое ложе и тоже осматривал Фео, подперев щёку кулаком. В дорогой шубе поверх расшитого золотом халата правитель походил на гору, и впечатления добавлял и заметный жирок. Видимо, лишь государь питался вдоволь, не ограничивая себя никакими рамками. Фео старался не думать о судье Люците. Лицо у правителя было умиротворённое, будто он только что поспал и ничего на свете его не волновало, даже появление человека и правнуков-отверженных от проклятого Хоуфры.

Оборотень-провожатый, взяв подобранную шапку от стражи, сел у ложи правителя и втянул шею так, что стал походить на шар. Ни слова он не сказал государю, и тут Фео догадался: птичка-из-рукава уже обо всём доложила.

— Приветствую тебя, Феонгост-человек из царства людей, и вас, дети Наму, хотя я не рад вашему приходу и не ждал вас. Я Ирчинай, градоначальник и правитель Чаши Жемчугов, а вокруг — мои верные помощники. Тысячу лет мы храним наши святые порядки и теперь по праву хотим знать, посмели ли вы заявиться, чтобы разрушить нашу жизнь?