— Свободен тот, кто решает за самого себя. Я не потеряю волю, оставшись в Чаше, потому что сам это выбрал. Но они, если тоскуют по земле, должны вернуться на поверхность.
— Ты обманешь! — вдруг раздался хор голосов.
Прежде тихие оборотни, казалось, не были личностями, всегда выступая единым фронтом, словно стая рыб, подчинённая некому внутреннему порядку. Они пугали слаженностью и расчётливостью, всегда зная, как и когда действовать. Фео поёжился и устыдил себя за дрожь, хотя тело помнило мороз.
— Да, — кивнул Ирчинай. — Вряд ли ты оставишь здесь артефакт, а не захочешь вернуть его людям, а если не захочешь, то будешь проклят. Сделка твоя для глупцов, и никакое честное слово тебе не поможет.
— Вы можете решить за себя, остаться или нет, но не за драконов. Их император сейчас в Нанроге, сражается за их будущее, спросите, готовы ли они присоединиться.
— Ни о чём просить не буду. Мы тебе ничем не обязаны. А теперь и тебя мы здесь оставим, раз ты так любишь лишнее трепать!
Оборотни выпрямились, и Фео будто окружила ледяная стена. Осколок в руке горел, и хотелось сильно сжать его и напитать кровью, но вдруг ощутил за зеркальной гладью чью-то боль. Миро. Его ранили чары, на коже алел ожог, а отверженный стоял, не шелохнувшись. Фео коснулся ещё тёплой раны.
— Энь Тэ. Гронд Силин. Вихрь времён.
Костяное копьё застыло в воздухе. Чьи-то нервы не выдержали, а Фео не успел понять, как столь быстро оградился. Туман в его сознании клочьями заслонял окружающий мир, но одно видел ясно — нужно помочь тому, кто страдал. Миро мучился ради никому не нужной церемонии, Фео чувствовал себя в долгу перед ним, а себя винил за то, что позволил. Осколок ещё никого не смог заставить присоединиться к Воинам Света, и Фео не собирался прибегать к его чарам так, как обычно. Искал другие ключи. Мгла в душах отверженных, о которой говорила Фатияра, царствовала и у рыб, только звалась не обреченностью, а страхом.
Лицо Миро посветлело, появилась улыбка, а злоба в глазах сменилась благодарностью, однако это продлилось недолго: он увидел в шаге от Фео копьё. Сам Фео взял оружие и бросил его к ногам правителя, без гнева или презрения. Совершенно холодно.
— Что ты сейчас сделал? — спросил Ирчинай, подавшись вперёд так, что едва не рухнул на ступени.
— Я не буду с вами драться, не за этим пришёл. Но и нападать не позволю.
— Нет. Что за сила в твоих руках?
— Исцеление. Я ослабил боль Миро.
В подтверждение этих слов Миро высоко поднял раскрытую ладонь и произнёс:
— Фео спас нас из Даву и берёг всё время. Этот человек несёт свет Жизни!
— Свет Жизни! — крикнула Сумая и тоже зачем-то подняла руку.
— Ты терпел боль ради человека, — обратился Ирчинай к Миро, — а человек тебя выручал. Теперь просит за драконов. Я не понимаю — для чего? Они ему не сородичи, вообще никто. Для чего он старается?
— Он хочет послать их на убой к демонам, — влез мерзкий ежиный шар. — Повелитель, разве вы не видите? Только корысть движет им, никакие послы не заявляются ради сладких речей. Ему плевать на наш порядок, он готов разрушить всё, что мы создали и хранили сотни лет ради себя самого! Мы укрепим стены пещеры, и даже Океан Штормов не разрушит их!
— Не разрушит, — прошипела Намунея, — но кругом не останется ничего! Один единственный город во тьме! Сколько вы выдержите взаперти, и, главное, выдержат ли драконы, зная, что вы их обрекли?
— Замолчи, Наму! — рыкнул советник, но под его носом оказалась ладонь правителя, и вновь советник спрятался в шубе.
— Кто сейчас ведёт оборотней? — тихо спросил владыка, но голос его прозвучал громче грозного рёва.
— Хоуфра, — ответил вместо растерявшейся Намунеи Миро.
— И что, — вновь обратился правитель к внучке, — ты пойдешь воевать рядом с тем, от кого бежала под воду? От кого прятала общих детей? Он возненавидит тебя за ложь. Все ненавидят тебя, Наму.
— Да, — кивнула она. — Но сильнее, чем я себя, ни один Живущий меня не возненавидит. Я оставила Хоуфру, когда он нуждался во мне, я укрыла от него часть его жизни, лгала детям, не пришла за ними в Даву, а он пришёл, не зная правды. Я больше не побегу, и вы меня не удержите. Если боитесь за свой город, то я умру в этой войне, и никому больше не открою его тайны.
Правитель перевёл взгляд на Миро.
— А ты вернешься на землю, чтобы влачить жалкий быт с отверженными, или станешь частью семьи правителя? Я оценил храбрость твою и сестры, но тот, в ком рыбья кровь, выбирает Чашу Жемчугов.
— Я своими глазами видел ужас. Не будет мне счастья и спокойного сна, если он бродит рядом. От него никакие стены не спрячут. И я видел тех, кто не боится, я хочу быть рядом с ними.
— А ты? — повернулся Ирчинай к Сумае.
— Если вы не пойдёте, то я вернусь к отверженным. Они от сородичей не сбежали, а разделили с ними боль и вину. Отверженные — смелые.
— Казнить… — зашелестели голоса. — Дерзость…