Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Уже принявшие обличье Живущих оборотни сложили ладонь в молитвенном жесте, и Фео будто оказался в окружении паломников. Всё ещё не понимая, о чём говорят, он заглянул в Осколок как в зеркало и обмер.

Его фигура мягко сияла, и свет сглаживал черты уставшего воина, и Фео думалось, что он смотрит на себя, не измученного Каталисом, Тенджином и Даву.

Он вдруг и вправду поверил в себя, понял, что не блефует ни перед собранием, ни перед собой. То, что случилось в котле и над высочайшей башней тюрьмы — не паучий сон. Обретенная истина — не пустой звук. Вес бытия Фео ощущал пальцами, а отвага разжигала сердце, растапливая лёд. Дороже собственной жизни — чужая, за что Фео готовился отдать себя целиком.

— Святой, — повторили многие оборотни, и гулом отозвался хор их голосов.

По-прежнему тряслась лишь Намунея. И на её лице сквозь страдания проступила радость, но Фео не хватало сил исцелить оборотницу до конца. Прекратив любоваться собой, он снял с шеи тёплый кристалл и надел на госпожу, надеясь, что поможет. Было ещё средство, но его Фео решил приберечь.

— Ты несешь благо, — произнёс Ирчинай. — Мы поднимемся с тобой.

Вспышка ликования угасла от мысли: «А что с драконами?» Про себя Фео ответил, что спешить не стоило, дипломатия требовала времени, и был убеждён, что и в освобождении ливнерцев правитель не откажет, а уж с Шакиларом получится выдумать, как обеспечить Чашу воздухом.

— За пару дней мы соберём тех, кто готов подняться и помочь земным. Ты же отдыхай в доме внучки, мы пригласим тебя.

— Спасибо, ваше величество, — Фео поклонился, а Ирчинай только кивнул.

— Твои дети сияют также ярко, — обратился правитель уже к Намунее. — Я не зол на тебя и не стану наказывать.

— Не наказывайте и вы себя, мой государь, — она сдвинула оттаявшую прядь со лба. — Все настрадались.

К дому Намунея ехала на спине сына, принявшего вид гигантского северного оленя, такого, что Фео макушкой не доставал ему до груди. Сумая задорно перебирала копытцами в обличье пуду. Будто скинула с себя тень страданий и столетий, ненадолго став ребёнком. Что за детство у неё было в подгорном мраке?

«Не возненавидь мать». Фео опустил голову, вспоминая свои же слова, и то, чего стоил путь к ним. Как непросто было произнести их, когда разум исчерчен червивыми бороздами. Но ненависть не созидает. Она съедает душу и годы, оставляя лишь сожаление и боль. Искренне Фео желал Миро и Сумае счастливой жизни, но сердцем понимал: её не будет. Слишком многое они вынесли. Не будет счастлив и сам Фео. Однако он улыбнулся. Ещё тянулась к поверхности тонкая нить, заставляющая бороться и карабкаться. Может, он выдумал себе всё, но как успокаивала мысль об Эдельвейс. Слишком мало дней они провели вместе, и снова Фео тратил время на глупости, пусть и не столь ядовитые, как в юности. Но если доведется встретиться ещё, он своё не упустит, скажет ей обо всем, что сделала она для него, сама того не ведая.

Лишь у порога Фео осознал, что его знобило по-прежнему, лишь раздумьями отвлекался. Не полегчало и Намунее. Покачиваясь, она первая вошла в дом. Тут же что-то загрохотало.

— Я помогу! — Фео бросился к ней и подхватил за талию, а детям дал отмашку: не вмешивайтесь.

Ни Миро, ни Сумая не сунулись, и Фео не без удовольствия отметил, что заслужил их уважение. После того, что они видели в сарае, вряд ли станут в нём сомневаться.

Фео и Намунея выскользнули в сад и, обогнув дом, остановились у мшистой ограды в тени анубиасов. Осмотревшись, Фео решил-таки отойти от неё подальше, чтобы никакой случайный прохожий не попал под действие чар, и, отыскав, как ему казалось, подходящее место, прошептал:

— Гронд Силин.

Вихрь поглотил белый город, и несколько секунд Фео провёл в белой пустоте. Потом появилась зелень. Не водная, выращенная без дневного света, а земная. Как хотелось коснуться её, ощутить мягкость, втянуть аромат, но эфир не давал. Фео только смотрел, как перед ним раскидывается дикий берег. Волны щекотали гальку, подбрасывая ей осколки крабовых панцирей и раковин и оставляя след белой пены.

Вдали над водой кружили два белых и очень крупных коршуна. Даже не всматриваясь в рунное оперение, Фео догадался, что это оборотни. Прилетели полакомиться рыбой. Фео бы прошёл мимо них, но заметил, что оба стали оплетать себя сетью туманов, будто прятались.

«Ради безмозглой наживы такие трюки», — только подумал Фео, как его озарило. Он бросился в воду, не чувствуя ни влаги, не силы волн, но быстро погружался, пока не скрылся с головой. Зрение не помутилось, и в воде Фео видел также отчётливо, как на суше. Правда, осознал, как в суете ошибся, и телепортировался, встав на воздух рядом с оборотнями.

Те уже совершили задуманное и в кусты уносили по белобокой рыбине, на чьих боках Великие Духи написали свои имена. И там Фео догнал охотников.