Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Дома внизу смазывались и растекались белой массой, и Фео уже не отличал явь от сна. Ему хотелось проснуться, чтобы всё происходящее оказалось кошмаром, от которого, чуть промаявшись, отмахнешься. Но правда была жестока, она заставляла ненавидеть самого себя. За слабость. За неопытность. За решения человечества, пусть Фео и не мог на них повлиять, зато хлебал последствия черпаком. А выход из кошмара виделся тернистой тропой, прежде нехоженой.

«Я попрошу царя помиловать вас… вам сотрут воспоминания об этом бунте и о злобе на эльфов и на меня».

«Думаешь, это пустяк? Кандалы легче носить, чем бремя беспамятства. От нас прежних ничего не останется. Проще умереть и переродиться, чем потерять себя при жизни. Иди, Феонгост. Смерть — далеко не самое страшное, что есть в этом мире».

Так давно это было… словно между тем Фео, что вступился за царя и нынешним лежала пропасть лет, но с тем сохранялось осознание — нет, та же личность, та же душа. Она желала блага всем, когда поняла, как отравляет ненависть, и жалела о потерянном времени, которое не возвратить даже Осколком.

Царский магикорец Лемни выбрал смерть, хотя без нескольких воспоминаний вполне мог жить. Его, наверное, пугала судьба Теврона, или он воображал себя узником чужой воли. Фео не представлял, как поступить. Боялся, что не справится с такой тонкой работой, и выцепит не момент попадание Ша-Цу в прошлое, где дракон углядел предательство, а всё его бытие в Чаше Жемчугов. У отца выбора не было, только вынудить Теврона забыть о сыне совсем, и то магистр позвал его, а не кого-то из белых, более искусных в подобных чарах магикорцев. Не посыплется ли весь палочный домик, если из него вынуть одну тростинку? Больше ничего Фео выдумать не смог. Вечно удерживать город в цепях Силинджиума он не сумел бы никак.

— Вихрь времён.

Странное дуновение освежило лицо и растрепало волосы. На миг Фео зажмурился, а открыв глаза, увидел в своих руках тонкую красную ленту, которая тянулась от головы Ша-Цу.

«И что? Что делать?» — взгляд Фео заметался. Чувствовалось, что нужно ленту перерезать или разорвать, но до какой длины? Что отнимет Фео у Ша-Цу кроме болезненной истины?

«А раньше был самоуверенней. Может, после хрустального сада».

Осколком Прошлого Фео рассёк ленту и медленно потянул неподвижного дракона вниз, пока чары ещё держались.

Спуск требовал чудовищной сосредоточенности, а у Фео и так оставалось сил всего-ничего. Он выдыхался, как на дне, и даже лоб не мог вытереть — боялся не удержать заклинания. Магикорская выучка как никогда пригодилась в этом путешествии, и всё равно Фео, не дав начаться битве, чувствовал себя ничтожеством. Высота же в сотню метров казалась непреодолимой, особенно когда тащишь за собой груз, застывший в эфире. Вечно взбудораженное сознание воскрешало картины прохода над Каталисом с Тевроном на руках, но и то было легче. Что перевешивало — страх или слабость, Фео не знал. Скоро, скоро все белые птицы накинутся на человека.

Когда под ногой хрустнул камень, Фео шумно выдохнул. Закинув на спину Ша-Цу и облегчив его массу чарами Магикора, Фео поволок дракона во дворец-сарай, надеясь укрыть его там пусть на короткое время. Спуститься к дому Намунеи, стоявшему далеко в стороне от битвы, не получилось бы. Фео едва-едва мог поверить, что жив до сих пор. Что все прыжки и безумные шаги позади. Теперь главное — отыскать верные слова.

В сарае никого не было. Все кинулись на дракона и оставили двери обители владыки открытыми. Фео подумалось, что за столетия размеренной, однообразной жизни рыбье племя разучилось отвечать на вызовы иначе как резко и спонтанно, однако, за что их винить? Ша-Цу, тот, кто давал им воздух — самое ценное в подводном царстве — вздумал их отравить газом.

Глубинный ужас всего случившегося превратился в невыносимую, раздирающую душу боль. Уронив Ша-Цу посреди зала, Фео несколько минут стоял, буравя взглядом пол.

— Что ж, я добился чего хотел, — произнёс он для самого себя и вышел во двор — встречать судьбу.

Стая разномастных птиц во главе с совой приближалась неумолимо, и звенел ледяной воздух под их крылами, а зелёные анубиасы жухли и теряли листья.

Первым обличье Живущего принял Ирчинай, за ним — его советник в шубе, другие кружили над головами, видимо, полагая, что в таком виде заклюют Фео, если нужно.

— Это твоих рук дело. Ты хотел освободить драконов. Доволен? — сказал Ирчинай, а его советник оскалился, показав звериные зубы.

Фео выпрямился, чтобы выглядеть внушительнее, но сам едва на ногах держался. Прямо сейчас лег бы спать, даже если бы убили через миг, а не смотрел на одутловатые лица тех, кто в рабстве держал иностранцев.

— Ты понимаешь, что наделал? — прошипел ежовый шар.

— Да. Но Ша-Цу забыл, из-за чего напал. Он больше не причинит вам зла, но вы должны отпустить его и остальных драконов, как мы и договаривались.