Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Последним спину Ирчинаю показал одноглазый.

— Знаешь, человек, — произнёс он, не глядя на собеседника. — Если есть у тебя дар видеть минувшее, то ты должен был понять, что такое Чаша для нас. Место, где мы укрыты и можем жить по своим порядкам. Там, на земле, нас давно не ждут, а стоит нам показаться — так ловят ради продажи «волшебной шкуры» те, кого ты зовешь нашими сородичами. Легенда о Сиане и Гайэране родилась из наших слёз. Думаешь, мы не тосковали по дневному свету? Но стоило поймать его глазом, — как на нас кидались, чтобы забить, истерзать. Аватар понимал это, потому не спускался в наш город, сохранив наш покой.

— Ваш покой держался на лжи и рабстве, — Фео очень хотел отступить, но силой заставлял себя не сходить с места и держать спину прямо, а голову поднятой.

Тут оборотень обернулся:

— Ты действительно не Аватар и никогда им не станешь.

Фео смотрел в пронзительно голубой единственный глаз оборотня, тогда как у большинства радужки карие. Здесь же будто Силинджиум обрёл тело. Темнел свод, а глаз будто излучал собственный свет, походя на голубую звезду в сумеречных небесах. Он не становился звериным — наоборот, его ясность поражала, и Фео едва не отвёл взгляд. В этом глазу он видел больше, чем в Осколке Прошлого, потому что святыня бесчувственна, она не отразит сожаление, печаль, злобу, которая не может найти выход. Не мог оборотень метнуть костяное копьё второй раз, встретив исцеляющую силу, напоминавшую об Аватаре. Но пришлось поверить, что Эллариссэ предал Землю. Это тоже Фео прочёл во взоре оборотня.

Послышался горестный волчий вой, и Фео, вырвавшись из плена осуждения, бросился к дому Намунеи, не дожидаясь, пока обездоленные сородичи нагрянут к ней, чтобы отомстить нарушительнице покоя. Её и детей нужно увести скорее. Если бы всё просто оказалось напрасным… Ком в груди Фео был больше сердца, давил камнем, и слезами его вес не облегчить.

Взлетел и Ша-Цу, рёвом кликая драконов, а оплёванный Ирчинай так и стоял.

— Идёмте с нами, наверх! — крикнул ему Фео.

Ему не ответили, а меж тем поднимался ветер. Сначала будто бы от крыльев ящера, но нет — разыгрывалась буря, и свистела она, вторя волчьим голосам. «Грааль ветров», — вдруг подумалось. Фео, не отвлекаясь, вновь окликнул Ирчиная, и тот, как очнувшись, тихо произнёс:

— Ты не предал тех, кому обещал помочь, но предал я. Дай остаться здесь, я и осушу эту чашу.

— Нет уж, — проскрежетал сквозь зубы Фео, — вы пойдёте со мной! Не ради мира и себе подобных! А потому что я не хочу больше горя! Хватит боли! Хватит! Мучений!

Последние слова прогрохотали над всем городом.

Глава 96. Тьма их очей

Очень долго оборотень спал. Спала и Фатияра. Иногда она просыпалась, чтобы выпить странной похлёбки не то рыбной, не то грибной, и пожевать горьковатых кореньев. Голод не давал привередничать. Сквозь сон она слышала шаги и сипение отверженных, но постепенно привыкла к нему. Птицезвери казались даже милыми, и Фатияра им нравилась, они крутились возле неё, а ещё постоянно лезли в карманы шубы оборотня, и Шакилар с ворчанием прогонял их. О-рон пару раз звал снова в ледник, но принц дал возлюбленной отдохнуть. Да и сам он не каменный, усталость накрыла и его.

Проснувшись, оборотень брезгливо отмахнулся от птицезверей с плошками. Один малыш был особенно настойчив, не отходил. Протягивал и протягивал варево, за что едва не получил кулаком. Встав между ними, Фатияра взяла в руки плошку и передала её оборотню, но и тут он не притронулся к еде, а отставил в сторону.

— Ты умрешь, если не будешь есть, — осуждающе произнесла царевна, и в этот миг ей вспомнился Фео.

— Мне всё равно. Сгину — хоть эти наедятся, — он ткнул пальцем в ребёнка-отверженного.

— Мы… по-твоему… трупоеды? — прорычал О-рон, но Фатияра подняла ладонь, призывая его успокоиться.

— Мне не всё равно. Я не хочу твоих страданий.

— Какое тебе дело до меня? Что ты обо мне знаешь? Или над каждым пленником Даву так трясешься? Над Ядулой тоже?

— И что не так с Ядулой? — спросила Фатияра. — Она говорит разумные вещи. Она поддержала вас и успокоила в шторме.

Оборотень скривился, показав не только зубы, но и окровавленные опухшие дёсны. Это темница Даву оставила такой след, помои, которыми пленников кормили демоны.

— Тебе пыль в глаза бросить ума не надо. Посмотрела пару раз и решила, что добродетель встретила. Мы Ядулу знаем хорошо. Она ещё в юности сестру, нашу мать, извести пыталась, завидуя её силе. Проклятие — дело рук Ядулы, и как бы она не каялась, как бы не кидалась на плаху — всё ложь. Есть те, кто не меняется никогда, и червь в ней как сидел, так и сидит.

— Мнение ваше я услышала, но вот в то, что не меняются — я не верю. Живущие — не картина на холсте, которую один раз нарисовали и так она и стоит годами, только пыль собирая. Неру дал нам волю и выбор.

— Такой ложью только девок кормят.