Казнь Мира. Книга третья (СИ)

«Я выведу отверженных на землю. Покажу им, как цветут луга, как бегут звонкие реки и тает на солнце морская пена. Покажу им сияние и лазурь северных небес».

«Что ты сама видела из этого? — некто в голове вопрошал с укоризной. — Ты не думаешь, что самоуверенно подобное обещать, не зная, что им по сердцу? Ты глуха к чужой душе. Поэтому Аватара не услышала, поэтому Ия ранила тебя, но не тронула Ночжу. Наивно считать, что судьба на твоей стороне. Побед и поражений у тебя поровну. Не задирай нос,­­­­ а то вновь больно щелкнут».

* * *

Постепенно холодало, и все вокруг ежились, хотя Фатияра старалась согреть их, а Хоуфра — сберечь тепло. Коридор сужался, и вскоре рога О-рона касались свода. Пришлось отверженному пригнуться и спиной он заслонял всё, что впереди.

Фатияре становилось не по себе. Она привыкла к огромным галереям Шантрата, наполненным воздухом и светом, и не представляла какого это — ютиться. У каждого жителя Эю был большой дом, где в дверном проёме спокойно пройдут двое, а потолки высокие. Фениксы любили простор, и порой у Фатияры мелькала мысль, что древний Мелех погиб потому, что противоречил природе народа, его населявшего. Одно дело — тысяча километров от гор до моря, совсем другое пара десятков между изогнувшимся хребтом и озером. Вроде бы защищён, но беда грянула изнутри, и мало кто сумел убежать через узкие горлышки улиц.

Один маленький отверженный подбежал к Боа и начал обнюхивать карман его брюк.

— Уйди, тварина, — буркнул тот и наотмашь ударил малыша.

О-рон развернулся так резко, что скрежетнули об потолок его рога, а некоторые ветви и вовсе обломались. В пустых глазницах оленьего черепа вспыхнул желтый огонь.

— Так, не надо, — Хоуфра встал между ними, выставив ладони перед О-роном. — За это мерзкое слово он сейчас извинится.

— Не тебе указывать, Хоуфра. Ты ни вождь, ни шаман, никто. Пусть этот полудемон сожрёт меня, раз ему так хочется. Погреет нутро тёплой кровью.

О-рон издал рык, но путь отверженному перегородил белый медведь в синих рунах. Оба оттеснили собой всех остальных, и кроме медвежьего меха Фатияра ничего не видела.

— Прекратите! — крикнула она, стоя на коленях и покачивая на руках ушибленного малыша, а он шептал что-то, отчего на глазах наворачивали слёзы.

— Почему ты не сказал о брате? — посмотрев на Боа, спросила Фатияра. — Я могла помочь! Я бы успела его исцелить!

— Не успела бы. Он умер гораздо раньше.

Будто позабыв о противнике, обернулся Хоуфра и шумно втянул воздух чёрным носом. Маленькие звериные глаза расширились, и в следующий миг оборотень преобразился в Живущего.

— Так вот что случилось с твоим братом, — тихо произнёс он, — а я гадал, где ты его оставил.

— Заткнись! — огрызнулся Боа. — Я с ним из бездны зла вышел! И после всего, что он пережил, вот так вот…

Закрыв лицо ладонью, он зарыдал, и даже О-рон выпрямился, отбросив звериные повадки, а мелкие отверженные не прыгали, не шумели, лишь молча окружили его. Животное бы испугалось громкого плача, но сейчас птицезвери походили на детей — не понимающих, отчего большой дядя плачет, однако уже способных сострадать и поддержать.

— Я просто хочу найти место, где его похоронить, — хрипел Боа, — чтобы никакой драный Сагарис его не достал! Мы видели, как он издевается над мёртвыми!

И Фатияра, и Хоуфра одновременно хотели что-то сказать, но стихли, едва тяжелая лапа О-рона опустилась на плечо Боа.

— Я покажу… где можно…

От слёз и гнева глаза Боа стали красными. Фатияра боялась, что он снова оскорбит отверженных или ударит О-рона, но Боа только тяжело дышал, оглядывая всех поочередно, а птицезвери вытаращились на него, словно хотели, чтобы он что-то понял, увидел. Несколько минут в пещере не слышалось ничего, кроме хрипа.

Боль малыша угасла. Он сполз с рук Фатияры и подошел к Боа, положив четырёхпалую лапку на его колено. Не было в этом существе злости, и ещё с полминуты Боа смотрел только на него.

— Прости, мелкий. И тебе, его старший сородич, спасибо за предложение. Я думал отнести тело матери, чтобы она его оплакала, но не хочу, чтобы его подхватила костяная буря. А здесь с демонами его оставлять… — Боа поморщился. — Не с отверженными, а с теми, древними.

— Здесь не будет демонов, — впервые за долгое время заговорил Шакилар, — проклятие спадёт с этого ледника.

Боа долго стоял неподвижно, и никто не тревожил его, не пытался вмешаться, один малыш то ли поглаживал, то ли царапал его колено. Потом все, не сговариваясь, двинулись вперёд и, наконец, очутились в просторной галерее, на другом конце которой начинался подъём, как догадалась Фатияра, к леднику.

— Здесь, — О-рон ткнул пальцем в оборотничьи руны, исчерчивающие выпирающую скалу. — Памятная… стена…

— Все имена отверженных, живших в леднике и погибших записаны, — произнёс он по-звериному для Фатияры, заметив её недоуменный взгляд. — Мы стараемся многое записывать, и особенно имена, чтобы не забыть о них. Если принц-дракон сдвинет этот камень, то откроется алтарь. Мы возвели его тысячу лет назад, когда ещё речь наша была чиста. Оставить собрата там, где выбиты имена Великих Духов — хорошо.