Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Хоуфра тяжело вздохнул и покосился на Боа, который вынул костяной нож и направил на сородича.

— Ты — демон-перевёртыш? Мне рассказывали о таких. Могут любой облик принимать, вот и превратился в Хоуфру. Он бы сам такое не выдал про Ядулу.

— Демонесса-перевёртыш мертва. Фео убил её, — ответил вместо несколько растерявшегося Хоуфры Шакилар.

— Не могли годы его так изменить, — проворчал Боа. — Есть вещи, которые не забываются.

Выйдя из-за спины Фатияры, Шакилар приблизился к оборотню и надавил на его руку так, что остриё ножа теперь смотрело в землю, а сам Боа морщился, пытаясь поднять ладонь, но куда ему было тягаться с драконом. Тут нужно быть медведем или тигром, но больше зверя в себе он не пробуждал, борясь, как Живущий.

— Я уже понял, что для вас злоба — это навсегда, — сказал Шакилар, ничуть не смущаясь. — Только вы или пересилите себя, или умрёте.

Он обращался не к Боа, это легко угадывалось по его интонации. В свою очередь Фатияра следила за нахмурившимся Хоуфрой, в глазах которого погас свет.

Фатияра не ошиблась. Выбрала так, будто в поле взглядом уцепилась за куст чертополоха, что цвёл, как и всё кругом, но красотой своей превосходил прочие нежнейшие бутоны, и не страшно было коснуться шипастых листьев. В грозу меркли все цветы, их били дожди и рвали ветры, а чертополох держался стойко, не теряя своей дикой, ни на что не похожей прелести, и, если бы мать спросила, что Фатияра хочет посадить в царской оранжерее, получила бы удивительный ответ — чертополох.

«Как не хватает цветов в этой стране, — Фатияра погладила цветы Золотой Орхидеи, желая вспомнить их шёлк. — Северные просторы коротким летом пестрее любых садов. Но сейчас всё похоронено под снегом, и никто ничего сделать не может…»

По очереди Фатияра коснулась навершием посоха Хоуфры, О-рона, Боа и Шакилара, чтобы поделиться с ними теплом. Его неоткуда было взять в этой постылой пещере и снаружи, где мглой Аватара и бурей проклятия скрыто солнце от земли. Вздрогнули и Боа, и О-рон. Последний до сих пор не привык к присутствию Фатияры и тому, что в его мрачные подледные владения спустился некто, несущий тепло настоящее, земное, а первый, судя по его виду, едва верил, что на его выпады не отвечали гневом.

«Лицемерия быть не должно», — подумала она, когда новая просьба подняться к демонам едва не сорвалась с губ.

Фатияра помнила искренность, с которой кинулась к Паучихе-Ие. Это был порыв, мгновенное прозрение, что перед ней не просто враг и убийца, но душа, поглощенная ужасом. Быть может, в перводемоне искры заметить проще, чем в демоне, который сам предпочёл Скверну и разорвал себе сердце. Колебания Хоуфры были ясны. Он уже не походил на многовекового странника и мудреца, каким показался Фатияре при первой встрече, но уснул бы мудрец беспробудно? Как и в Лу Тенгру, в нём плескалась боль, океаны боли. Страх перед настоящим.

— Когда я протянула руку демону, — начала Фатияра и показала всем ладонь с длинным шрамом поперёк, — она тяжело ранила меня. Мне подумалось, что уже никогда не подступлюсь к ним. Я не виню вас за то, что вы не хотите или не можете. Нельзя навязать прощение, даже чтобы остановить вечную зиму. У меня, увы, не вышло дозваться ни до Ии, ни до Аватара. Но я попытаюсь ещё раз.

«Если ты будешь со мной», — мысленно добавила она, глядя на Шакилара и будто в голове прозвучал его ответ: «Ты дозвалась до всех в Имерлихе. Именно ты. Я лишь чуть помог, но ты вела меня вперёд».

Их немой диалог продолжался долго, но ход времени не ощущался. В чёрных глазах принца таилась красоту ночных небес. Фигуру его окутывал пар, и сама Фатияра не поняла, в какой момент намокла её одежда, а оборотни расстегнули шубы. Снова зашуршали птицезвери. Маленькими шершавыми лапками они гладили стены, собирая влагу, щёлкали клювами и переговаривались меж собой. Их слова были довольно скупы, как у животных, не владеющих богатствами речи. Разум отверженных совсем захирел, но, видя их оживление, Фатияра радовалась.

Сама она не могла понять, насколько сделалось жарко, но догадалась, что Шакилар остудил пар, чтобы не превращать пещеру в баню.

— Ты растопишь ледник, госпожа, — ласково произнёс Хоуфра, и Фатияра засмущалась.

В самом деле становилось трудно дышать, и она чуть умерила жар своего сердца, но так, чтобы холода не вернулись. Хоуфра тёплым ветром одул себя, Боа и других, Фатияра же обсохла сама. Бытие феникса открывалось с новых приятных сторон, хотя мороз снаружи пробивался даже через пламенный покров. Фатияре не хотелось подниматься наверх, к дышащим смертью льдам, но одновременно с этим её невообразимо тянуло туда. Она жаждала ответить на вопрос, который задавала себе тысячу раз во время пути.

Пищащей вереницей за ними тянулись мелкие отверженные, а парочка особо смелых подбежали к Фатияре и, уцепившись за её пальцы, семенили рядом. У странных детей, как и у Шакилара, были чёрные глаза, но ни великолепия космоса, ни даже ясного ума не было в них, и оттого щемило сердце.