Афанасий Лаврентьевич, однако, предвидел, что поляки отнесутся к приезду Воина с подозрением, и говорил, что помешать ходу посольских переговоров Воин не может, «потому что, де, ему ни в чем не поверят и почают… что он послан нарочно для выведывания вестей»562. И действительно, «доведывались, де, государь, — сообщал царю Афанасий Лаврентьевич, — сенаторы и поляки для чево он, Войка, отлучен учинился от твоей, великого государя, стороны, и от меня, холопа твоего, и его, де, в том заступалась королева полская и канцлер литовский Пац, что, де, государь, вольно служит[ь] в ыных государствах»563. Воин получил поддержку не только от королевы и Кристофа Паца, но и от самого Яна Казимира564, который дал ему охранную грамоту и рекомендательное письмо к императору Леопольду I в Вену. Получены они были Воином 20 июля 1660 г. в Варшаве, куда он проследовал с польским двором на сейм. Эти два королевских «листа» сумел раздобыть, перевести кое-как на русский язык и привезти Ордину-Нащокину находившийся с Воином Станислав Полтаревич565.
Содержание королевских «листов» интересно с точки зрения того, какую официальную интерпретацию в Польше получили как поступок Воина, так и его личность (подробнее к этому вопросу мы еще обратимся). Пока же отметим, что король объявлял в грамоте всем своим подданным, чтоб им Воина «шляхетская храбрость ведома была». Воин, писал он, являясь сыном «войска московского начального воеводы и всей ливонской земли губернатора»566, приехал в Польшу, «несмотря на честь и богатство в своей отчиной земле, которых ему там найти было мочно». Однако король ни словом не обмолвился о желании Воина поступить к нему на военную службу, а указывал на желание Воина попутешествовать и, кроме Польши, «иные чужие земли пересмотреть похвальным обычаем» и «через ученье чужеземный опыт перенять»567. Из королевских «листов» следует, что именно для этого Воин просил у королевского величества ему покровительствовать («заступлену бытии»).
Мы можем только гадать, действительно ли король изложил в грамотах информацию, которую получил из разговора с Воином, или хотел удалить его из Польши как возможного шпиона и сам предложил ему попутешествовать, учения ради.
И тут след Воина на некоторое время теряется568. Никаких сведений, что он приехал к Леопольду, пока нет. Зато среди бумаг 1660 г. есть известие от Афанасия Лаврентьевича, что 14 декабря он получил от сына «листы». Они были написаны женой литовского гетмана Гонсевского, находившегося в московском плену, и содержали просьбу о разрешении переписываться с мужем569. Далее идут какие-то смутные слухи о том, что Воин поехал в Москву5 70.
Пробыв за рубежом около двух лет, Воин решил вернуться на родину. В документах 1661 г. находится покаянное письмо Воина571, адресованное царю Алексею Михайловичу, однако дата и часть листа залиты чернилами и не могут быть полностью прочитаны. Приведем его текст: «…с писма, каково писмо подал иноземец… в нынешнем… году. Пресветлый милосердый государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец! Не токмо в слезных моих супликат (супликация — «прошение». —
Обращает на себя внимание сдержанный тон письма, в котором покаяние звучит умеренно и отсутствуют какие-либо оправдания, зато чувствуется уверенность в получении прощения. Однако представляется, что скорого ответа Воин не получил. Известно, что в июле 1662 г. он опять был в Гданьске и нуждался в деньгах. Воин занял три тысячи злотых у королевского «генерального прикащика» Андрея фон Горна, с тем что долг оплатит в Пскове его мать, Пелагея Васильевна, к которой он об этом писал в Псков572. Таким образом, с 1661 г. Воин уже переписывался с родителями.