Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

А от того хотящи тя во исправлении видети, челобитье твое приняв, милостиво прощаем и обнадеживаем целу и без навету, нашим же превысоким милосердием от излишних свободну быти, яко же рожший твой (то есть отец. — О. К.\ без всякого сумнения, зря (видя. — О. К.) нашу милость, близ нас пребывает, а чего желаешь от нас ведомства принятии (то есть желаешь узнать. — О. К.) о служении своем и тобе бы неослабно всячески промысл (дело. — О. К.) иметь и почасту писать и писма присылать Якову Ренингу (переводчик, живший в Колывани. — О. К.)₉ он на то повеление имеет чрез Юрья Никифорова, подьячева, которого гораздо знаешь. Велено тому Ренингу чрез почту до Печерского монастыря посылать, а от толь, где надобно быть, учнут посылать»604.

Однако недолгая ссылка Воина в Кирилло-Белозерский монастырь (произошло это через год по неизвестной причине) показывает, что царь все же не забыл побега Воина и не способствовал развитию его карьеры. Вообще Алексей Михайлович в случае с Воином не отступил от своей обычной линии поведения. Он, как правило, прощал виновных бояр, предварительно сделав им внушение, и оставлял дело в расчете на Божью кару. Но лиц низших чинов царь карал сурово. Характерный пример — случай с боярином и воеводой кн. Г. Г. Ромодановским, который, обманув царя, не выполнил его указ отослать своих ратных людей в другой полк. Царь послал ему разгромное письмо с прощением в заключительной части, однако в нем он же писал о каком-то помощнике Ромодановского, который «то дело ухищренным и злопронырливым умыслом чинил», «а страдника Климку велим повесить»605. Так же были повешены люди представителя знатного рода Лобановых-Ростовских Якова, принимавшие под его руководством участие в ограблении обоза с государственной казной, сам же Яков отделался легким наказанием. Прощая неумелым воеводам бездарные военные действия, в которых гибли сотни людей, царь, однако, повелел отрубить руку и ногу и сослать в Сибирь дворового юношу за то, что тот на территории Кремля стрелял по воронамбОб.

Но вернемся к Воину. Простил ли его отец? Во-первых, нетрудно предположить, что пример царя в этом отношении дал образец и поведению Афанасия Лаврентьевича. Во-вторых, Афанасий Лаврентьевич по прошествии времени пытался снова устроить сына при себе на посольскую службу. Он просил способствовать этому боярина Б. М. Хитрово, которому было поручено «призрить» Воина: «.. не дай мне того во дни живота горкого моего видеть и слышеть, чтоб сынишку моему без службы посылной (посольской. — О. К.} быти, и отпусти его по милости своей ко мне в июле месяце, а я сыщу дело», — писал Афанасий Лаврентьевич607. Таким образом он проявлял заботу о сыне, что, на мой взгляд, свидетельствует о его прощении.

Отчаяние и утешение

Главный ущерб, нанесенный Воином государственным интересам России, был в том, что своим поступком он «вывел из строя» отца, в руках которого находились все нити внешней политики государства.

Здесь Афанасий Лаврентьевич являлся ключевой и незаменимой фигурой вследствие своего опыта, знаний и преданности делу. Он, которого постоянно третировали бояре, называя выскочкой, человеком «нечиновным», не имевшим возможности тягаться с большинством думных людей в местническом счете608, который вошел в правительственные круги исключительно в результате царского к нему расположения, был теперь дискредитирован полностью как отец изменника609. И конечно, злые языки стали говорить, что Афанасий Лаврентьевич знал об измене сына и не остановил его. Царь велел Никифорову передать Ордину-Нащокину: «…а что говорят в мире о сыне его, что он изменил, и эту измену причитают и к нему, то он бы эту мысль отложил»610. Но «отложить» эту мысль у Афанасия Лаврентьевича не получалось. Несмотря на заверения царя в том, что у него подобных подозрений на его счет нет («и конечно ведаем, что кроме твоея воли (Воин. — О. К.) сотворил»), Нащокин еще и еще раз возвращался к вопросу о своей невиновности, о наветах на него и том вредеб 1, который наносят переговорам подозрения о его измене. В конце концов он стал просить царя об устройстве судебного разбирательства по его делу, чтобы быть публично оправданным или осужденным. «Маюсь я безвестною виною, холоп твой, от русских людей наслушая (наслушавшись. — О. К.) и иноземцев, и все, великий государь, дело в Лыфлянтех обругано. Ужо я, холоп твой, мертв, слыша над собою о сынишке своем измену… Вели, государь, Божий и свой великого государя праведный суд сыскать. А в сыску, государь, очищение». Если я виновен, писал он далее, то «достоин в заточении быть и казни». Без официального оправдания, считал Афанасий Лаврентьевич, его пошатнувшаяся репутация честного человека наносит ущерб государственным интересам («а негоден у твоего великого государева дела впредь быть»)612.