Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Но царь не счел нужным проводить подобный сыск. Для него было крайне важным сохранить своего дипломата в дееспособном состоянии и не сорвать намечавшиеся переговоры по поводу заключения вечного мира со Швецией. Поэтому, как представляется, он постарался укротить свой гнев и сделать все от него возможное, чтобы как можно скорее вывести Афанасия Лаврентьевича из шокового состояния. Помимо государственного интереса, Алексеем Михайловичем, конечно, руководило и искреннее сострадание к горю Нащокина — близкого ему человека. Примечательно то, что в своем письме к Афанасию Лаврентьевичу царь в первую очередь выражает сочувствие его жене Пелагее Васильевне, которая, как он пишет, несчастна уже от того, что всегда в разлуке с супругом, находящимся на далекой от дома службе, теперь же она потеряла и сына. Алексей Михайлович постарался проявить максимум доброжелательности к несчастным родителям, высказать понимание их состояния и утешить их.

Царь случившееся с Ординым-Нащокиным расценивает как «беду, больше которой на свете не бывает»613, и в то же время видит в этом и положительную сторону, так как «больше этой беды вперед уже не будет». «И тебе от тех своих бед ожидать к себе впредь милости Божий и великого государя жалованья и надеетца всякого добра и в делах быть на Бога упователну и мужественну и надежну во всем», — увещевал Алексей Михайлович614.

Утрата родителями сына, по словам Алексея Михайловича, вызывает следующие несчастья: они лишаются «наследника», «утешителя и водителя старости и угодителя… честной седине», а также «памятотворителя доброго». В этих словах невольно нашел отражение тот главный ценностный смысл, который родителями вкладывался в потомство: наследование, содержание родителей в старости и поминовение их за гробом.

Далее Алексей Михайлович пытается разубедить впавшего в отчаяние Афанасия Лаврентьевича в том, что его служебной деятельности пришел конец. Такая мысль появилась у тебя, «мню, что от безмерные печали, — пишет Алексей Михайлович. — Обесчестен ли бысть? Но к славе, еже ради терпения на небесах лежащей, взирай. Отщетен ли бысть? (понес ли убыток? — О. К.). Но взирай богатство небесное и сокровище, еже скрыл еси себе ради благих дел. Отпал ли еси отечества? Но имаши отечество на небесех — Иеросалим. Чадо ли отложил еси? Но ангелы имаши, с ними же ликоствуеши у престола Божия, и возвеселишися вечным веселием». Иначе говоря, каждая «печаль» переносится в пласт «небесный», где она выглядит совсем иначе, чем в земной реальности.

Алексей Михайлович обращает внимание Ордина-Нащокина на то, что через свой «плач» он впадает в один из тягчайших христианских грехов — грех отчаяния, ибо отчаявшийся не надеется на Бога, не верит в его помощь и тем отпадает от Него: «.. и тебе подобает отпадения своего перед Богом, что до конца впал в печаль, востати борзо и стати крепко, надеено, и уповати, и дерзати на диавола, и на его приключившееся действо крепко, и на свою безмерную печаль дерзостно, безо всякого сомнительства. Воистинно Бог с тобою есть и будет во веки и на веки, сию печаль той да обратит вам в радость и утешит вас вскоре».

Царь и тут находит, помимо небесных, и земные резоны для утешения Афанасия Лаврентьевича. Мы уже видели, что он постарался свести поступок Воина к делу не столь уж необычному и ужасному: молодым людям вообще свойственно «полетать» по миру, но потом они возвращаются «в гнездо свое». Сам же царь его, Воина, «измену поставил ни во что», то есть не придал ей серьезного значения.

Алексей Михайлович убеждал Ордина-Нащокина не принимать близко к сердцу недоброжелательные разговоры вокруг побега Воина: «.. а мира сего тленного и вихров, исходящих от злых человек, не перенять, потому что во всем свете рассеянии быша, точию бо человеку душою пред Богом не погрешить, а вихры злые, от человек нашедшие, кроме воли Божией что могут учинити?»

Буквально в одной фразе письма царь говорит о своей неизменной к Нащокину милости, но Никифорову наказывает Афанасия Лаврентьевича «великого государя милостью обнадеживать». Таким образом, царь указывает Афанасию Лаврентьевичу на две надежные опоры в его горе — милосердие Божие и милосердие царское.