Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Де Голль не покорился. Он видел свой долг не в слепом повиновении, а в служении Франции, национальные интересы которой, по его мнению, требовали продолжать войну до победы. Выступая по английскому радио, де Голль призывал французов противодействовать оккупантам и осуждал политику правительства Петэна, которое, по его словам, «является и может являться только орудием врага»794.

Силы противников были более чем не равны. Самый молодой генерал французской армии, 49-летний генерал де Голль, только что временно произведенный в первый генеральский чин бригадного генерала (но еще не утвержденный в нем), бросил вызов высшему французскому военному авторитету, единственному действующему маршалу Франции795.

С точки зрения военной иерархии их разделяла пропасть. Маршал носил на рукаве своего мундира семь генеральских звезд; бригадный генерал — только две звезды. Петэн прославился еще в Первую мировую войну, когда он успешно руководил обороной Вердена против немецкого наступления. Затем Петэн был главнокомандующим французской армией, военным министром, академиком, послом в Испании, заместителем премьер-министра.

Де Голль тоже участвовал в битве под Верденом, но всего лишь в чине капитана. Там он был ранен, попал в плен, был сочтен погибшим и удостоился «посмертной» благодарности в приказе Петэна796. После возвращения из плена де Голль продолжал военную службу, но к началу Второй мировой войны дослужился только до чина полковника. Звание бригадного генерала ему присвоили лишь 25 мая 1940 г. — за месяц до капитуляции Франции.

Накануне перемирия высшей точкой карьеры де Голля было командование — в течение месяца — 4-й бронетанковой дивизией и десятидневное (с 6 по 16 июня 1940 г.) пребывание в правительстве в качестве заместителя военного министра.

С юридической точки зрения Петэн являлся законным, признанным всеми государствами главой французского правительства, а де Голль — разжалованным генералом, мятежником и дезертиром, укрывшимся за границей. Петэну подчинялись все вооруженные силы Франции, тогда как в распоряжении де Голля находились только сформированные им в Англии добровольческие отряды «свободных французов», численность которых сначала не достигала и 7 тыс. человек797.

Пожалуй, только в одном отношении — в оценке характера, хода и исхода Второй мировой войны — свежеиспеченный бригадный генерал далеко превосходил знаменитого маршала. Это на первый взгляд чисто теоретическое преимущество на практике оказалось решающим.

Для Петэна Вторая мировая война была как бы повторением или продолжением первой: с теми же средствами и целями, с теми же врагами и союзниками, хотя и с противоположными результатами. Основываясь на своем опыте обороны Вердена, Петэн полагал, что

Вторая мировая война будет позиционной, ибо новые средства борьбы — танки и авиация — все равно не смогут преодолеть хорошо построенную оборону. Де Голль, напротив, еще в 30-е гг. пришел к выводу, что «танк переворачивает всю тактику» 798 и потому механизированные войска сыграют решающую роль в будущей войне, которая неизбежно приобретет маневренный характер.

Петэн полагал, что, разгромив Францию, Германия фактически уже выиграла войну, так как единственный оставшийся у нее противник — Великобритания — не имел крупной сухопутной армии и, следовательно, по мнению Петэна, был обречен на поражение. По свидетельству Черчилля, в июне 1940 г. Петэн прямо говорил, что «через три недели Англии свернут шею, как цыпленку»799. Он был уверен, что вслед за неминуемой капитуляцией Англии будет заключен мирный договор, по образцу Версальского договора 1919 г., и произойдет очередной передел мира в пользу победителей: на этот раз в пользу Германии и Италии. Свою главную задачу Петэн видел в том, чтобы обеспечить Франции наиболее выгодные условия будущего мира: избежать слишком больших территориальных потерь и в максимальной степени сохранить французскую колониальную империю, удовлетворив основные притязания Германии и Италии за счет английских владений. По мнению Петэна, сохранять союз с Англией означало бы «связать себя с трупом»800 и оказаться в крайне невыгодном положении при заключении мира. Гораздо выгоднее было порвать с Англией и сотрудничать с победоносной Германией, чтобы обеспечить Франции возможно более благоприятные условия мира.

Летом 1940 г., когда гитлеровская Германия находилась в зените своих военных успехов, когда сам Черчилль со дня на день — «может быть, этой ночью; может быть, на следующей неделе»801 — ожидал вторжения немецких войск, допускал, что они захватят Англию, и рассматривал возможность продолжения войны в колониальной империи802, соображения Петэна выглядели вполне логично, тем более что французы привыкли считать свою армию лучшей в мире и думали, что уж если ее разбили, то англичанам, конечно, не устоять.