Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Еще дальше идет американский исследователь Брайан Левак. Его книга, вышедшая в 1987 г. (французский перевод— 1991 г.), считается на сегодняшний день самым свежим обобщающим трудом по истории средневекового ведовства и охоты на ведьм, отражающим последние достижения науки в этой области. Для Б. Левака фольклорных корней средневекового ведовства вообще не существует. Он отрицает наличие представлений о шабаше на том основании, что не сохранилось ни одного свидетельства очевидца о подобных сборищах359. Ведьму, с его точки зрения, выдумали судьи. Сначала они рассказывали друг другу о своих первых процессах такого рода (и так возникла некая судебная традиция). Затем за дело взялись демонологи, написав достаточное количество трудов по разоблачению ведовства, чтобы с ними могла ознакомиться прочая публика, в том числе, надо полагать, и неграмотные крестьянеЗбО.

Тему фольклорных истоков образа ведьмы из современных исследователей последовательно разрабатывал только Карло Гинзбург. Именно он первым поставил вопрос о соотношении воображаемого и действительного применительно к восприятию ведьмы в Средние века. Он также первым попытался решить его на основе судебных документов, реконструируя народные представления по признаниям обвиняемыхЗбф. К сожалению, ни постановка проблемы, ни метод не нашли отклика среди специалистов по истории ведовства: Гинзбург констатировал это «непонимание» в предисловии к американскому изданию «Benandanti»362. Теория Гинзбурга условно распадается на две составляющие. Первый тезис (ведовство берет начало в древнем культе плодородия) пользуется особой нелюбовью коллег, которые видят в нем прямое развитие идей М. Мюррей. Второй тезис логически связан с первым и представляет собой теорию о существовании неких вневременных мифологических корней ведовства, неподвластных никаким сиюминутным общественно-политическим изменениям и, следовательно, одинаковых для всех регионов Европы. Эта теория нашла свое отражение в «дешифровке» образа шабаша ведьмЗбЗ. Ее положения представляют для нас особый интерес, поскольку позволяют более полно оценить образ Марго де ла Барр в интерпретации Алома Кашмаре.

Впрочем, поскольку Карло Гинзбург исследует истоки шабаша, его внимание поневоле с самого начала приковано только к одному типу средневековой ведьмы. Он называет его «агрессивным» и интерпретирует в соответствии со вторым и третьим типами Бабы-яги, рассмотренными В. Я. Проппом в его классическом труде «Исторические корни волшебной сказки»: «В основном сказка знает три разные формы яги. Она знает, например, ягу-дарительницу, к которой приходит герой. Она его выспрашивает, от нее он (или героиня) получает коня, богатые дары и т. д. Иной тип — яга-похитительница. Она похищает детей и пытается их изжарить… Наконец, сказка знает еще ягу-воительницу. Она прилетает к героям в избушку, вырезает у них из спины ремень и пр. Каждый из этих типов имеет свои специфические черты, но кроме того есть черты, общие для всех типов»364.

Вполне естественно, что из поля зрения К. Гинзбурга выпадает первый тип — яги-дарительницы, помощницы. Его исследование нацелено на выявление корней будущего стереотипа ведьмы — сугубо отрицательного образа, преобладавшего в период расцвета репрессий. Этим обусловливается та «последовательность фактов», которую рассматривает Гинзбург в подтверждение своих идей. Он начинает анализ с процессов против прокаженных и евреев во Франции XIV в., видя в них начало складывания образа «злой», «агрессивной» ведьмы: «Из нашей реконструкции событий вырисовывается следующая последовательность: прокаженные/евреи — евреи/ведьмы — ведьмы. Возникновение образа колдовской секты, накладывающегося на образы отдельных чародеев и ведьм, но не вытесняющего их, следует рассматривать как главу в истории сегрегации и изгнания маргинальных групп… Это была идея, которую ожидала большая будущность»365. Не ставя под сомнение приведенную выше схему (по крайней мере, ее первую часть), задумаемся над вопросом: насколько соответствуют ей единичные ведовские процессы, имевшие место в Северной Франции в XIV (и даже в XV) в.?

Как представляется, не менее (а может быть, и более) характерным для этого периода и региона был иной образ ведьмы — образ доброй яги-дарительницы, описанный В. Я. Проппом наряду с двумя агрессивными типами: «Даритель — определенная категория сказочного канона. Классическая форма дарителя — яга… Типичная яга названа просто старушкой, бабушкой-задворенкой и т.д.»366 Основная функция яги-дарительницы всегда положительная: она заключается в помощи герою или героине, в предоставлении им некоего «волшебного средства» для выполнения задачи.