Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

С этой точки зрения Марго де ла Барр может быть названа нами скорее «доброй» ведьмой. На протяжении всего процесса она не устает повторять, что главным побудительным мотивом ее действий всегда была помощь другим людям, в том числе и Марион. Еще на первом допросе Марго рассказывает о своем умении врачевать. В частности, к ней обращались за помощью друзья известной нам Аньес, жены Анселина. Эта молодая женщина страдала от «ужасной болезни головы», при которой «мозг давил на глаза, нос и рот»367. Марго, «вспомнив слова и добрые наставления своей умершей матушки, которые та давала ей в юности, сказала тем, кто пришел ее просить и умолять, что во имя Господа вылечит ее»368. По словам Марго, несчастная действительно поправилась. Успехом завершилось и лечение самого Анселина, страдавшего от лихорадки и просившего, «чтобы она помогла ему советом и лекарством»3 69. Описывая ужасное душевное состояние Марион, вызванное известием о помолвке ее бывшего любовника, Марго также настаивала на своем стремлении сделать подруге добро: «Желая откликнуться на просьбу и мольбы этой Марион и избавить ее от бед, переживаний, забот и гнева, от которых та страдала, сделала два венка из цветов пастушьей сумки и травы terreste»370. В том же ключе может быть рассмотрена и ее попытка спасти Марион от правосудия, выдав ее за сумасшедшую.

Окружающие также не воспринимали Марго как «злую» ведьму. В их глазах она была пожилой женщиной, вдовой, имеющей взрослую дочь, часто нуждающейся в деньгах и потому не способной заплатить за оказанные услуги371. Свидетели, вызванные в суд подтвердить алиби Марго на момент совершения преступления, ни словом не упомянули о колдовстве. Однако для судей репутация Марго как опытной знахарки имела решающее значение. Ее судьба была предопределена уже на первом заседании, «учитывая общественное положение и поведение этой [обвиняемой], которая ведет распутный образ жизни, ее признание, подозрительные травы и кусочки материи, найденные в ее доме, то, что такая особа не может уметь врачевать, если не знает, как околдовать человека…»У12.

Столь жесткая формулировка на самом деле легко объяснима. Следствие по делу Марго де ла Барр пришлось на тот период (между концом XIII в. и началом XV в.), когда во Франции и особенно в Париже развернулась борьба ученых-медиков с разнообразными знахарками. Способности этих последних к врачеванию отрицались по двум основным причинам. Прежде всего, их знания считались «ненаучными». Они передавались только устно, от матери к дочери, вне всякой письменной традиции, столь любезной с некоторых пор ученым мужам. Эти знания не являлись теоретическими, а опирались лишь на практику, на опыт той или иной «sage femme». В связи с этим, по мнению университетских медиков, действия знахарок носили случайный характер, поскольку истинные причины заболевания оставались им неизвестны. Впрочем, за ними все же признавались способности в лечении «женских» болезней, а также в сборе полезных трав и их применении.

Деревенская знахарка обладала в глазах представителей «ученой» культуры еще одной важной отрицательной чертой, сформулированной в теологических трудах. Из доверчивой верующей, верующей истово и свято, доходящей до экстаза и легко испытывающей видения, она постепенно превращалась в особу, более склонную к аффекту, нежели к «эрудиции» священников-мужчин. Пожилые женщины, обладавшие некими «умениями», стали считаться предрасположенными к прямому контакту с «чудесным» (diviri). Однако уже во времена Фомы Аквинского ученые круги признавали дар предвидения (divinatio) обманом, «собственным изобретением» (propria inventionem) той или иной предсказательницы. Такая вера, по их мнению, вела не к Господу, но к дьяволу373.

Дело Марго де ла Барр может служить наглядной иллюстрацией описанного выше процесса. От решительного заявления о неразделимости колдовства и врачевания судьи незамедлительно перешли к вопросу об участии нечистого в «кознях» обвиняемой. И, конечно же, такое участие было обнаруженоЗ 74. Чего еще было желать? Ни у кого из них не осталось ни малейшего сомнения в том, что Марго — настоящая ведьма, а потому «достойна смерти»375.

И все же единодушие судей ставится под вопрос позицией автора «Регистра Шатле». На первый взгляд, она ни в чем не противоречит точке зрения прочих судей. Она настолько неразличима и невычленима из содержания дела, что Клод Товар не рассматривает ее как самостоятельную. Однако мнение Ал ома Кашмаре не просто заслуживает внимания — оно, собственно, и является решающим. И оно, как представляется, отлично от мнения судей, на что указывает форма записи дела.

История любви Марион и помощи ей Марго в интерпретации Алома Кашмаре приобретает характер чисто сказочного сюжета. Она и записана в соответствии с функциями главных действующих лиц волшебной сказки, причем Марго играла в ней роль доброй Бабы-яги.