Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Полностью сосредоточившись на образе «злой» ведьмы, К. Гинзбург вынужден был рассматривать только один сказочный сюжет — так называемую тему А волшебной сказки (борьба с врагом и победа над ним). Именно с ней, по его мнению, связаны представления о шабаше — «сражении в состоянии экстаза с мертвецами и колдунами». «Обобщенно говоря, они (эти сражения. - О. Т.) показывают, что образ путешественника или путешественницы, отправляющихся в экстатическом состоянии в мир мертвых, имеет решающее значение для зарождения и передачи повествовательной структуры — вероятно, самой древней и самой жизненной структуры, созданной человечеством»384. Однако для Северной Франции конца XIV в., как представляется, не менее распространенным сюжетом является тема Б волшебной сказки — трудная задача и ее выполнение. Все случаи любовной магии (и в том числе история Марион) могут быть рассмотрены как попытки женщин вернуть или удержать любимого, вне зависимости от того, имелась ли у них соперница. С этой точки зрения тема А автоматически включается в тему Л, становится одним из ее вариантов, а вовсе не предшествует ей, как считает К. Гинзбург. Именно для темы Б в первую очередь характерно наличие доброго помощника, дарителя, который всячески способствует разрешению трудной задачи. И его игнорирование мешает Гинзбургу полнее представить себе особенности передачи «повествовательной структуры» в разных регионах Европы и на разных этапах развития.

История Марион ла Друатюрьер и Марго де ла Барр, а особенно трактовка образа последней Аломом Кашмаре свидетельствуют, что в конце XIV в. во Франции для передачи информации о ведовских процессах тема Б волшебной сказки являлась структурообразующей. Эта особенность, к сожалению, находит слабое отражение в современных работах по данной проблематике. Более позднее, негативное отношение к ведьме накладывает и на них свой отпечаток. Действительно, преобладание темы А в XVI–XVII вв. является непосредственным следствием влияния «ученой» культуры на все слои общества. В ней доминируют такие мотивы, как угроза врага всему сообществу, страх перед этим врагом, необходимость сразиться с ним и победить — чтобы миропорядок был восстановлен. Именно эти мотивы являлись основными «движущими силами» охоты на ведьм385. Именно они вели к насильственному исключению этих последних из общества.

Однако в конце XIV в., как представляется, для превращения той или иной женщины в изгоя требовалось не только обвинение в колдовстве — учитывались и иные обстоятельства. Особенно хорошо это заметно на примере Марион: она является перед судьями то сумасшедшей, то обезумевшей от (незаконной) любви, то проституткой. Любое из этих обвинений могло в равной степени сделать ее «нежелательным элементом» средневекового общества. Марго — в большей степени «ведьма» — была таковой еще далеко не для всех, даже в стенах суда. История двух закадычных подруг, окончивших свои дни на площади Свиного рынка, отразила, в интерпретации Алома Кашмаре, недолгую переходную ситуацию двойственного восприятия ведьм средневековым обществом.

«И я, которой никогда не суждено их увидеть, посылаю им свой прощальный привет!»

Послесловие автора

Эта статья была написана в 2000 г. и предназначалась для третьего номера альманаха «Казус. Индивидуальное и уникальное в истории» — последнего выпуска, который подготовил к печати Ю. Л. Бессмертный.

Как мне и сейчас кажется, история этой публикации была весьма любопытной. Сама идея написать статью об одном из первых ведовских процессов, имевших место в средневековой Франции, пришла мне в голову после прочтения совсем недавно на тот момент опубликованной работы Клод Товар, профессора университета Париж-1-Пантеон-Сорбонна, заведующей кафедрой истории Средних веков и по совместительству моей научной руководительницы во французской аспирантуреЗ 86. Ее исследование было посвящено тому же самому процессу над Марион ла Друатюрьер и Марго де ла Барр, оно показалось мне вполне отвечающим духу нашего альманаха, а потому я предложила Юрию Львовичу сделать «парную» публикацию: поместить две статьи, написанные на основе одного и того же источника, в один раздел и назвать его «Один казус — две интерпретацию^ 87. Юрий Львович полностью поддержал мое предложение; более того, уже после того, как номер вышел из печати, он говорил, что было бы замечательно вернуться к такого рода «двойным» исследованиям, поскольку они позволяют наглядно продемонстрировать все самые сильные стороны микроистории. К сожалению, в дальнейшем мы так и не смогли еще хоть раз реализовать подобный эксперимент.