Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

От смерти не может защитить ни знание семи свободных искусств (каждое названо особо), ни владение еще дюжиной дисциплин, главную роль среди которых Смерть отводит разным способам предвидения (астрология, геомантия, гидромантия, хиромантия, нигромантия, экзотические педомантия и орномантия, а также ауспиции и «знаковое искусство»). В этом списке, выдающем начитанность Йоханнеса из Тепля в античной литературе, есть, правда, и более привычные науки: философия, физика и юриспруденция. Физика, впрочем, трактуется, кажется, скорее как фармакология («физика, с ее порой помогающими напитками»408). Обращает на себя внимание не слишком почтительная оценка Смертью юриста — типажа, который должен был быть Йоханнесу ближе всего: «и юрист — христианин без совести — тут не поможет со своими доводами права и бесправия, со своими кривыми приговорами»409. Первая часть этого суждения построена в рифму (Juriste, der gewissenlos criste) и, судя по всему, взята из народного языка. (Кстати говоря, таких «неофициальных» выражений в диалоге немало.)

Если Смерть утверждает, что поступает справедливо, то «Пахарь» как раз в этом-то в первую очередь и сомневается.

«Вы говорите, что ваша коса срезает ровно. Почему же получается, что она оставляет нетронутыми куда больше чертополоха, чем добрых цветов, больше куриной слепоты, чем ромашек, больше злых людей, чем добрых? Назовите мне, покажите мне пальцем, где те порядочные, достойные уважения люди, что были в прошлые времена? Я рыдаю: вы взяли их. Среди них также и моя любовь — только прах и остался. Куда они делись — те, кто жили на земле, но беседовали с Богом, получая от него благосклонность, милость и богатство? Куда они делись — те, что сидели на земле, но парили среди звезд и определяли ход планет? Куда они делись — умные, умелые, справедливые, крепкие люди, о которых так много говорится в хрониках? Вы их всех поубивали — и мою нежную тоже. Но зато все подлецы всё еще здесь. Кто в этом виноват? Если вы осмелитесь признать правду, господин Смерть, вам придется указать на самого себя». И далее в доказательство «кривосудия» Смерти «Пахарь» пересказывает сцену, свидетелем которой Йоханнес, возможно, был на самом деле. Два «огромных» войска (всего-то по три тысячи человек с небольшим каждое) сошлись на зеленом лугу и бились так, что крови было по щиколотку. Смерть лютовала везде. Она кого-то сражала, а кого-то щадила. И что же оказалось в итоге? «Я увидел, что убитыми лежало куда больше господ, чем слуг. Так отбирали вы одного из многих, словно мягкие груши. И это правильно скошено? И это справедливый суд? И вот так-то ровно взмахивает ваша коса?»410 Вывод ясен: Смерть неправильно распоряжается судебными полномочиями, полученными ею от Бога. Следовательно, полномочия следует у нее отнять, а ей самой отомстить. «Осуди, Господь, по справедливости неправедного судию!»411

Насколько речь «Пахаря» (особенно на первых порах) воспроизводит сплошной поток возмущенного сознания, настолько же Смерть рассуждает с презрением, издевкой и холодной логикой, то и дело упрекая противника в неразумии. Смерть говорит то несколько высокопарно, что ее собеседник «не пил из источника мудрости»412, а то, снижая стилевой регистр почти до площадного, что он — «умный осел»413, «бестолковый щенок»414, болван (Гог), «мудрый парень из Ослиной деревни»415, «тупой прыщ»416 и столь же способен постичь истину, как осел — сыграть на лире^

Смерть отвергает все обвинения в том, что забирает не тех, кого следовало бы: она по справедливости разит всех подряд. Слушать жалобы Пахаря о юности Маргареты Смерть не желает. «С ней обошлись по добру и с милосердием: в радостной молодости, в цветущем теле, в лучшие дни жизни, при наибольшем уважении, в лучшее время, при незапятнанной чести оказали мы ей нашу милость»418. «Горе и беда тому, кто перегружен бременем возраста. При всем своем богатстве он остается беден!»419 Ведь дожить до преклонного возраста — вовсе не подарок: перезревшие яблоки часто падают в навоз, перезревшие груши часто шлепаются в лужу.

Смерть — последовательный скептик, проникнутый духом христианского стоицизма. Все, что восхваляет в своих взволнованных речах «Пахарь», Смерть холодно отрицает.

Молодость призрачна: как только человек начинает жить — он уже достаточно стар, чтобы умереть420.

Оплакивать погибшую красоту — пустое ребячество. «.. Красу любого человека погубит либо возраст, либо смерть. Всем розовым ротикам придется стать пепельного цвета, всем красным щечкам придется побледнеть, всем светлым глазкам придется потемнеть»421. Смерть ссылается почему-то на Гермеса Мудрого (Трисмегиста), учившего, что мужчина должен опасаться красивых женщин. В самом деле, прекрасное трудно удержать за собой среди повседневных забот, поскольку все кругом стремятся им овладеть. (Впрочем, и обладать уродливым нет никакого удовольствия, поскольку оно всех отпугивает.)