Читаем Казус Лемгюйса полностью

— Итак, я — Тим Уолбрук, я снова с вами, — заговорил из динамика ведущий, — и, надеюсь, с помощью оркестра Ллойда Кушнера вы приблизились к тому состоянию, которое когда-то испытал я. Готовы выслушать мою историю? Я мало кому ее рассказывал, но теперь что ж, видимо, я созрел.

— Не томи, — сказал Лемгюйс.

Он откусил от пончика и зажевал.

— Это случилось по дороге из Динкейн-Фоллз в Грилауб, — сказал Тим Уолбрук. — Это два маленьких городка на границе штата. В одном не повезло родиться мне, другой стал родиной моему самому первому другу, Эрни Коберну. Расстояние между городками составляло четыре мили, но по старому железнодорожному мосту, который проложили лет сто двадцать назад, чтобы вывозить медную руду с рудника Монсона, можно было здорово срезать, милю-то сэкономить точно. Мы с Эрни постоянно ходили этим путем, доказывая свою мальчишескую доблесть. Правда, в одиночку никто из нас этого не делал. Места там были глухие, рудник как-то частично завалило, и в дни моей молодости вовсю бродили истории про мертвых рудокопов, которые только и ждут одинокого путника, чтобы утащить его под землю.

Лемгюйс поежился.

— Сносно, — пробормотал он и отпил из стакана.

— В общем, мне тогда исполнилось двенадцать, — сказал Тим Уолбрук. — Я решил, что уже достаточно взрослый, чтобы врезать любому мертвому рудокопу, который встанет у меня на пути. У меня был перочинный нож в самодельных ножнах, скроенных из кожи отцовского сапога. К тому же я довольно быстро бегал. А мертвецы тогда представлялись мне исключительно медленными и тупыми увальнями. Страшными, да, но медленными. Это в нынешних фильмах им старательно задирают характеристики.

Радио разразилось хриплым смешком. Лемгюйс отсалютовал невидимому ведущему и допил вино. Жирные от пончика пальцы он вытер о голое бедро.

— Я вышел в полдень, — продолжил Тим Уолбрук. — Был июль, наверное, один из самых жарких на моей памяти. Солнце стояло в зените. По склону до моста я дошагал достаточно бодро. Не помню уже, в чем была срочность, возможно, никакой срочности и не было, чтобы вдруг решиться на короткий путь, но точно помню, что предвкушал, как вытянется веснушчатое лицо Эрни, когда я скажу ему, что прошел по мосту рядом с рудником.

— Все комплексы идут из детства, — сказал Лемгюйс.

Он глотнул уже из горлышка и лег. Повозившись, выковырял из-под себя одеяло, натянул его на грудь. Очередной пончик из коробки поплыл ко рту. Тонкие лучи закатного солнца, прорвавшись через заслон жалюзи, отпечатались на стене.

— Надо сказать, — произнес Тим Уолбрук, — что мост был перекинут через широкую и глубокую расщелину, по дну которой бежал ручей. Рельсы с моста все свинтили, конечно, но на полотне темных шпал так и остались светлые следы.

Радио вдруг зашипело, и Лемгюйс замер с куском пончика в зубах.

— Не, ну так не честно, — сказал он.

Радио, впрочем, секунду спустя исправилось. Голос Тима Уолбрука, перебитый треском помехи, зазвучал снова.

— Длина моста была, наверное, ярдов двести. Может быть, двести пятьдесят. Не самый большой мост, не так ли? Перил у него не было. Сквозь промежутки в шпалах были видны балки, распорки, сваи и темное ничто расщелины. Весь он поскрипывал и кряхтел, как старый дед, но казался еще крепким.

Тим Уолбрук помолчал, давая Лемгюйсу глотнуть из бутылки. Как знать, может, у себя в студии он также отхлебнул чего покрепче.

— В общем, половину моста я отмахал как ни в чем не бывало, — сказал ведущий. — Не помню, о чем я думал тогда, возможно, о Пенни Шмицер, которая мне нравилась. Никакой пошлятины, дорогие мои слушатели, сплошная романтическая чушь, типа, какие у нее глаза да какая она красивая, когда смотрит. Мне все-таки было двенадцать лет! Прохладный, несмотря на июльское пекло, ветер, посвистывая, задувал снизу, какая-то жестянка в исступлении билась о дерево впереди, но мне это было побоку, ребята. Когда у тебя Пенни Шмицер в голове, на всякую тревожащую муть ты просто не обращаешь внимания. Попробуйте с какой-нибудь своей Пенни Шмицер, результат, думаю, будет тот же.

Но потом я услышал. Услышал. За спиной.

Тим Уолбрук умолк, и Лемгюйс приподнялся на локте. Эфир онемел, ни дыхания, ни шелеста одежды, ни единого звука.

— Интрига, да? — неожиданно грянул Тим Уолбрук.

И Лемгюйс вздрогнул.

— Скотина, — прошептал он.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рассказы

Похожие книги

Цифрономикон
Цифрономикон

Житель современного мегаполиса не может обойтись без многочисленных электронных гаджетов и постоянного контакта с Сетью. Планшеты, смартфоны, твиттер и инстаграмм незаметно стали непременными атрибутами современного человека. Но что если мобильный телефон – не просто средство связи, а вместилище погибших душ? Если цифровой фотоаппарат фиксирует будущее, а студийная видеокамера накладывает на героя репортажа черную метку смерти? И куда может завести GPS-навигатор, управляемый не заложенной в память программой, а чем-то потусторонним?Сборник российско-казахстанской техногенной мистики, идея которого родилась на Первом конгрессе футурологов и фантастов «Байконур» (Астана, 2012), предлагает читателям задуматься о месте технических чудес в жизни человечества. Не слишком ли электронизированной стала земная цивилизация, и что может случиться, если доступ к привычным устройствам в наших карманах и сумках получит кто-то недобрый? Не хакер, не детективное агентство и не вездесущие спецслужбы. Вообще НЕ человек?

Алекс Бертран Громов , Дарр Айта , Михаил Геннадьевич Кликин , Тимур Рымжанов , Юрий Бурносов

Мистика
Милая моя
Милая моя

Юрия Визбора по праву считают одним из основателей жанра авторской песни. Юрий Иосифович — весьма многогранная личность: по образованию — педагог, по призванию — журналист, поэт, бард, актер, сценарист, драматург. В молодости овладел разными профессиями: радист 1-го класса, в годы армейской службы летал на самолетах, бурил тоннель на трассе Абакан-Тайшет, рыбачил в северных морях… Настоящий мужской характер альпиниста и путешественника проявился и в его песнях, которые пользовались особой популярностью в 1960-1970-е годы. Любимые герои Юрия Визбора — летчики, моряки, альпинисты, простые рабочие — настоящие мужчины, смелые, надежные и верные, для которых понятия Дружба, Честь, Достоинство, Долг — далеко не пустые слова. «Песня альпинистов», «Бригантина», «Милая моя», «Если я заболею…» Юрия Визбора навсегда вошли в классику русской авторской песни, они звучат и поныне, вызывая ностальгию по ушедшей романтической эпохе.В книгу включены прославившие автора песни, а также повести и рассказы, многограннее раскрывающие творчество Ю. Визбора, которому в этом году исполнилось бы 85 лет.

Ана Гратесс , Юрий Иосифович Визбор

Фантастика / Биографии и Мемуары / Музыка / Современная русская и зарубежная проза / Мистика