Казус Лемгюйса

— Нет-нет, — произнес Лемгюйс, — пока говорю я. Так вот, если мы понимаем случившееся, как событие, которое существует как бы само по себе, то есть, без оглядки на вовлеченных в него людей, будь то вы или э-э… какой-нибудь Тим Уолбрук с радио, мне просто не за что ухватиться. Я-то работаю с этим.

Он постучал себя по виску.

— Я думала… — Вероника опустила глаза. — Вы, конечно, все верно сказали. — Она принялась чертить ногтем по столу. — Но я думала, что вы как-то… разложите все по полочкам, что ли. И убедите меня, что я не сумасшедшая. Или, наоборот, скажете, что все это плод моего воображения, и я обязательно верну свою жизнь, как только воспоминания о смерти Тритона перестанут меня ранить.

— Для этого вы должны признать… — надвинулся Лемгюйс, следя, как ноготь женщины выписывает «восьмерку».

Знак бесконечности, если посмотреть сбоку.

— Нет, — качнула головой Вероника, — мне нечего признавать. Я теперь уверена. Я, знаете, уже неделю хожу на встречи. Сегодня утром случилась третья.

— Какие встречи?

— Мы арендуем маленький зал в центре на Гринфест-стрит. Это встречи людей по интересам.

— Вроде клуба анонимных алкоголиков?

— Да, что-то вроде, — усмехнулась Вероника. — Только у нас собираются люди, которые чувствуют примерно то же, что и я.

— Разделенность и потерю памяти? — уточнил Лемгюйс.

— То, что они герои одного эпизода. Эпизод прошел, а они остались, и теперь не знают, как жить дальше. Мы помогаем друг другу.

Интересно. Лемгюйс помял книжку в пальцах. Клуб по интересам страдающих амнезией. Скажите, Тим, какие были наши интересы? Черт его знает, Оливер, черт его знает. Я не помню. Надо узнать у миссис Ларр.

— И сколько вас? — спросил Лемгюйс.

— Пятеро, — сказала Вероника.

— И как вы нашли друг друга?

— Я расклеила объявление на столбах.

Лемгюйс хмыкнул.

— И что, все прямо как вы, Вероника? У всех чувство, будто с ними уже случилось самое важное, и жизнь их потеряла всякий смысл?

— Сначала пришли двадцать три человека. Теперь осталось пять.

Лемгюйс почесал висок.

— Естественный отбор?

— Да, — сказала Вероника. — И это именно те люди, которые, как бы вы к этому скептично не относились, именно так и полагают.

— Интересно.

— Завтра утром мы собираемся снова. Если хотите поприсутствовать, я вас приглашаю. Но с одним условием.

— Каким? — спросил Лемгюйс.

Несколько секунд Вероника смотрела ему в глаза.

— Вы можете рассказать свою историю, выдуманную или нет, но никак не оцениваете истории других.

Лемгюйс улыбнулся.

— Боитесь, что я разоблачу их?

— Нет. Я боюсь, что вы собьете их с толку.

Лемгюйс пожал плечами.

— Хорошо, я буду нем, как рыба. Я меня нет никакой истории, вы лучше представьте меня, как, скажем, научное сопровождение. В рассказах ведь нужно выявить общие фрагменты, определить границы события, его смысл, ну и так далее. Я вполне могу этим заняться. У меня даже есть рабочий инструмент.

Он взмахнул блокнотом.

— Вы сможете подойти к девяти? — спросила Вероника.

— Смогу, — сказал Лемгюус. — Но с вас горячий кофе.

— Договорились.

Женщина сдвинула кресло.

— Постойте, — сказал Лемгюйс.

— Да?

В изгиб шеи Вероники можно было влюбиться.

— Если уж вы пришли… Я обещал вам сеанс гипноза, — Лемгюйс, краснея, полез в ящик стола. — Это займет всего лишь полчаса. Если у вас в прошлом ничего нет…

— То что?

Лемгюйс за цепочку вытянул часы.

— То я признаю вашу правоту. И мы вместе станем искать, в чем здесь дело. Но если прав окажусь я, то предъявлю вам одно из тех воспоминаний, которыми вы, по вашему утверждению, не обладаете. Тут уж вам придется решать, действительно ли ваша жизнь состоит из одного только эпизода или все же эти ощущения являются последствием шока от потери любимого пса.

— Полчаса?

— Да.

— Хорошо, — Вероника огладила подлокотники кресла. — Вам что-то нужно для этого?

— Нет.

Лемгюйс выбрался из-за стола, держа часы в кулаке. Солнца не было, под приподнятые жалюзи в кабинет затекал серый, обставленный домами свет.

— Поверните кресло к окну, пожалуйста, — попросил Лемгюйс.

Пока Вероника исполняла просьбу, он выключил электрическую лампу под потолком.

Кабинет сделался малопривлекательным, каким-то потертым, выцветшим, будто на старой фотографии. Лемгюйс окинул его взглядом и признал, что лучшие времена этого помещения, похоже, прошли безвозвратно. Былая солидность покинула его вместе с панелями мореного дуба, дорогой обивкой стен, кушеткой, настольными часами, тысячей безделушек и полками, на которых они располагались.

Книжный шкаф, стол и два кресла Лемгюйсу удалось сохранить, но он буквально день назад подумывал о том, что вполне проживет и без шкафа, долларов триста за него, как за прочную и пожилую мебель, дадут точно, а если повезет, то и все пятьсот. Пустоты стены, открывшиеся на его месте, он чем-нибудь задрапирует. В конце концов, в драпировке у него имеется большой опыт, он так задрапировал свою жизнь, что теперь его одолевают сомнения, не высохший ли трупик там находится на сегодняшний день.