Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

Интеллектуалы (британские в том числе) в некоторых случаях ускоряли общую эволюцию государственной политики в направлении, наиболее благоприятном для современного городского промышленного капитализма. Наиболее крепкой была связь между новым поколением британской классической политической экономии и представителями недавно сформировавшейся обрабатывающей промышленности. Томас Мальтус, Джеймс Милль, Давид Рикардо и Адам Смит соглашались, что меркантилистские ограничения – это помеха на пути экономического прогресса, а меркантилистские монополии затрудняют развитие современной промышленности. Их сочинения, превозносившие конкуренцию, разделение труда и сравнительные преимущества, находили благодарную аудиторию в лице энергичных предпринимателей. Среди историков горячностью поддержки нового, неудержимого капиталистического порядка всех превзошел Томас Бабингтон Маколей, отец «Истории вигов». На другом берегу Ла-Манша физиократы, такие как Франсуа Кенэ и Анн Робер Жак Тюрго, еще раньше, чем представители британской политической экономии, осудили меркантилизм и провозгласили приверженность конкуренции и эффективности. Впрочем, они считали сельское хозяйство, а не промышленность, главным источником роста продукта. Под влиянием этих новых философских и аналитических течений усиливалась атмосфера восторга, в которой современный либерализм озвучивал свои заповеди, и укреплялась общая симпатия по отношению к современному промышленному обществу.

Противники

Приверженцы капитализма действовали крайне энергично, однако и сопротивление на их пути было очень сильно. Во Франции население в массе своей питало по отношению к капитализму явный скепсис. Крестьяне приветствовали революцию потому, что она принесла им твердое право собственности на небольшие земельные наделы. Они не питали никакой симпатии ни к механизации, ни к перспективе оттока молодого населения в промышленность, ни уж тем более к масштабному импорту зерна. Вместе с тем революция наделила крестьян избирательными правами, так что экономическая либерализация происходила лишь в периоды авторитарных режимов (см. выше). Именно крестьянство было той силой, которая сокрушила Парижскую коммуну и которая впоследствии держала на своих плечах Третью республику. Крестьянство неизменно приветствовало ограничения в сфере розничной торговли и промышленности, свидетельствовавшие как минимум о неоднозначном отношении к современному капитализму во Франции[146].

Ярче всего сопротивление промышленному капитализму проявилось в регионах с преобладанием традиционных цехов и ремесленной обрабатывающей промышленности, где оно было гораздо сильней, чем во Франции или Британии. Ткачи и прядильщики, применявшие ручной станок, во многих местностях Германии (Аугсбурге, Силезии, Саксонии) поднимали восстания и ломали машины, подобно английским луддитам, но в гораздо большем масштабе. То же происходило и в других ремеслах, где рабочие в первое время требовали усилить их защиту путем запрета импорта из других местностей, то есть пересмотра или отмены таможенного союза. Наконец, они осознали, что для эффективного исправления ситуации требовалось выйти на гораздо более высокий уровень, и выступили в ходе революции 1848 года за создание единой и демократической Германии. Хотя проект конституции 1848 года говорил о самых благородных устремлениях революционеров, не стоит забывать, что основной опорой конституции были ремесленники, а две из ее статей наделяли предполагаемое национальное правительство всей полнотой власти в вопросах введения пошлин, регулирования торговли и выдачи патентов. Если бы Германии удалось на том этапе установить демократическое национальное правительство, то, скорее всего, свобода капиталистического предпринимательства была бы стеснена гораздо сильнее, чем во Франции при демократической Третьей республике.