Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

Мы делаем из своих естественных и лучших покупателей не просто конкурентов, а самых настоящих коммерческих врагов <….> Они отвечают нам заслуженной враждебностью в форме пошлин и облагают наши промышленные изделия высокими сборами (James and Lake 1989: 18, 20).

После более чем десятилетия ожесточенных боев в залах заседаний, прессе и на улицах, в 1846 году парламент наконец отменил «хлебные законы». Стоит еще раз подчеркнуть: эта борьба была напряженной и длительной: консервативная партия раскололась на сторонников Пиля[143], ругающих «хлебные законы», и противников, выступавших за их сохранение. Этот раскол не был полностью преодолен вплоть до того момента, пока пост премьер-министра не занял Бенджамин Дизраэли, сначала возглавлявший фракцию противников Пиля, но затем уступивший фритредерам. Отмена «хлебных законов», в сущности, знаменовала конец эпохи меркантилизма и начало эпохи либерализации торговли, которая в XIX веке превратилась в едва ли не синоним современного промышленного капитализма.

Во Франции в период после революции (и после того, как в 1830 году династия Бурбонов окончательно лишилась власти), элита стала оказывать сильную поддержку капитализму – как на национальном, так и на местном уровне. Сторонники капитализма преобладали в среде элиты и в период правления Орлеанской династии (1830–1848), и в эпоху Второй империи (1852–1870). Расширение жизненно важной для капиталистического развития инфраструктуры началось и во Франции: возводились пристани, строились каналы, железные дороги, в ряде случаев происходило коренное обновление городов (перестройка Парижа Османом[144]). А во время Второй империи, после заключения знаменитого договора Кобдена – Шевалье, Франция вслед за Британией вступила на путь свободной, или по крайней мере более свободной, торговли. Вторая империя действовала крайне предусмотрительно: прилагая большие усилия для продвижения на мировом рынке своего самого успешного экспортного продукта, вина, Франция создавала систему стандартизации. В соответствии с ней продукту присваивалась категория и марка, не оставлявшая у покупателя сомнений в его происхождении и качестве[145].

В других частях европейского континента нарождающийся класс капиталистов также добивался модернизации существующих институтов. Правда, преобладание там докапиталистических способов производства означало, что представительная система или расширение избирательных прав редко воспринимались как решение проблемы. Сторонники расширения рынка, развития финансовой сферы и укрупнения производства стремились к установлению такой же политики, как и в Британии: отмене протекционизма на местном уровне, упразднению остатков цеховой системы, рационализации в сельском хозяйстве с целью высвободить рабочую силу для городской промышленности. Однако промышленники на континенте вступали в союз с властями, считая, что к названным целям их способна привести «автократическая модернизация».

Уже в XVIII веке в ряде европейских стран режимы «просвещенного деспотизма» – в первую очередь, Фридриха Великого в Пруссии и Иосифа II в Австрии, – подготовили правовую и институциональную почву для капитализма. Они унифицировали, рационализировали и кодифицировали законодательство, гарантировали независимость судебной власти, ослабили или упразднили цеховые объединения и устранили преграды для внутренней торговли. Первым государством, которое политически признало капитализм в полной объеме, было королевство Бельгия, получившее независимость в 1830 году. Его правовое поле было для капиталистических предпринимателей самым гостеприимным. Толчок к развитию капитализма в Германии, и в особенности в Пруссии, в период после освобождения от Наполеона дали реформы Штейна и Гарденберга (1807–1811), отменившие большую часть цеховых привилегий. Также ему способствовало создание таможенного союза (Zollverein), в который вошли не только Пруссия, но, спустя некоторое время, ее соседи: Мекленбург, Саксония, Тюрингия, Бавария, Гессен.