Кембриджская история капитализма. Том 2. Распространение капитализма: 1848 — наши дни

В соответствии с этой логикой типичное сравнительное исследование обычно сопоставляет историю рабочего движения в разных странах, основываясь на их внутренних условиях и институтах, таких как доля рабочей силы, занятой вне сельского хозяйства, доля пролетариев, участвующих в голосовании, степень этнической неоднородности, характер политических и правовых структур и общий рост дохода[188]. На почве таких исторических исследований рождаются типологии, для обоснования которых используется почти тавтологическая аргументация. Так, согласно этой точке зрения, первым регионом, где укоренилось рабочее движение, была Западная Европа и ее богатые «ответвления». Причиной стало тяжелое положение рабочих и осознание ими этого положения. Исключением из этого правила были, в частности, Соединенные Штаты, где развитие рабочего движения находилось под сильным влиянием более широкой идеологии индивидуализма и открытия новых возможностей для человека. Что касается бедных регионов в Южной и Восточной Европе, колониальном мире и других частях мировой периферии, то там рабочее движение запаздывало из-за медленности структурных изменений. Но и там в конце концов повторился обычный ход событий. Рабочее движение, зарождавшееся в обрабатывающей промышленности, приняло активное участие в установлении демократического правления и, во многих случаях, в завоевании национальной независимости, пользуясь, в свою очередь, выгодами от этих социальных и политических изменений.

Нельзя сказать, что типичный подход к истории рабочего движения полностью исключал из рассмотрения внешние факторы, такие как распространение идей[189]. Еще чаще высказывалась точка зрения, что международная конкуренция была угрозой для рабочей силы из-за более низких зарплат в странах-конкурентах и беспрепятственного доступа к капиталу. Такая точка зрения выражена и в сочинениях о современном рабочем движении, которое обычно предстает жертвой глобализации (Tilly 1995)[190]. Но дело гораздо сложнее и взаимосвязь между внутренними и внешними силами не настолько прозаична. Силы глобализации, представлявшие собой нечто большее, чем совокупность общих для стран шоков, фундаментальным образом влияли на характер, рост и направленность рабочего движения в разных странах. Глобализация была в такой же мере служанкой рабочего движения, как и предвестницей его упадка.

Дивергенция, наблюдавшаяся перед 1914 годом между Старым и Новым светом в отношениях между трудом и капиталом, – это ключевой факт, подтверждающий мой тезис о взаимосвязи между внутренними и внешними силами. Технологический рывок, совершенный Старым Светом, а также относительное изобилие труда и капитала создали предпосылки для бурного развития обрабатывающей промышленности, этого бастиона рабочего движения. К началу войны сопротивление капитализму сменилось у европейских рабочих его приятием. Расширение иностранных рынков сыграло им на руку, и в итоге они смогли выменять свою поддержку внешней торговли на повышение зарплаты и улучшение условий труда. Интересы мировой торговли и рабочего движения оказались неразрывно связаны. В большей части Нового Света перед 1914 годом подобное благотворное влияние торговли ощущалось слабее, поскольку конкурентное преимущество стран Южной и Северной Америки заключалось в большой обеспеченности природными ресурсами. Конечно, в странах, которые стремились защитить экономику от конкуренции импорта, профсоюзы также смогли найти точку опоры, но и в этом случае это был результат глобализации, точнее, ее сворачивания. По мере того как периферия втягивалась в глобальную экономику, там усиливалась добыча природных ресурсов в ущерб местной обрабатывающей промышленности, что сулило мрачное будущее профсоюзному движению. В некоторых странах неравенство в доходах еще больше усугублялось вследствие высокой концентрации собственности на природные ресурсы. В еще более бедных странах рабочее движение было полностью обездвижено влиянием международной торговли и запретом на участие в политической жизни.