Читаем Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории полностью

Внук известнейшего советского писателя и сын влиятельного военного журналиста, работавшего на Кубе и в Югославии, получил, вероятно, лучшее домашнее самообразование и лучшее формальное экономическое образование, доступное в СССР. Блестящий молодой человек, хорошо знавший поэзию и с видимой легкостью учившийся на отлично в школе и в институте, Гайдар с юности увлеченно читал Маркса (аккуратно подчеркивая наиболее значимые фрагменты тремя разными цветами в зависимости от отношения к прочитанному) и крупнейшего российского марксиста Плеханова, резко осуждавшего большевизм, чуть меньше – Ленина и Энгельса и еще подростком в Югославии «от корки до корки» прочел «Новый класс» М. Джиласа. Эта книга перевернула его представление о политэкономической модели социалистических стран, в которой партийная номенклатура оказывалась господствующим классом, под прикрытием марксистско-ленинской риторики контролировавшим одновременно собственность и политическую власть. Таким образом, нетипично глубокое знание классиков марксизма-ленинизма сочеталось с ранней рецепцией «левой» критики сложившейся в СССР государственной иерархии централизованного плана с позиций самоуправления и «рыночного социализма». Отсюда, по воспоминаниям Гайдара, у него возникла мысль о необходимости ведения «тяжелой борьбы» за лишение бюрократии контроля над собственностью и за формирование рыночного социализма, основанного на самоуправлении и рыночной конкуренции, что в лучшей мере соответствует уровню развития производительных сил, – «все по Марксу» [Гайдар 1996; Чудакова 2012]. Другой фундаментальной книгой, подстегнувшей юношеский интерес к экономической науке, стала «О богатстве народов» Адама Смита, представлявшая альтернативную целостную картину мира, которую он не смог полностью интегрировать с марксизмом. В это же время Гайдар знакомится с известным учебником «Economics» Пола Самюэльсона, представлявшим сумму знаний по экономике для студентов американских университетов, отличавшимся живым и недогматическим стилем изложения и эмпирически опровергавшим отдельные положения Маркса. Существенно позже, около 1982 года, Гайдар вместе с коллегами изучает труды Я. Корнаи, вводившие «теорию дефицита», понимаемого не как частная дисфункция, а как структурное свойство социалистической плановой экономики. По воспоминаниям С. Васильева, «все, кто прочли эту книгу и поняли ее, они фактически становились членами этого расширенного кружка» [Васильев 2011]. Наконец, уже в ходе перестройки Гайдар с интересом и вниманием читает книгу Эрхарда о радикальных реформах в послевоенной Германии.

Благодаря набору фундаментальных текстов, не просто прочитанных, но жадно впитанных в юности, Гайдар оказался единственным реформатором в России, который сформировал собственную философию мировой истории. Это помогло ему обосновывать практические решения и с точностью предвидеть долгие тренды на два десятилетия вперед. В этом смысле Гайдар был скорее нетипичным экономистом и нетипичным гуманитарием. Склонность к фундаментальным историческим обобщениям и настойчивый поиск синтеза, позволяющего видеть «логику истории» в экономической политике, отчетливо видны и в его трактате «Государство и эволюция».

В самом конце 1970‐х годов амбициозные планы молодого выпускника МГУ удачно совпали с намерениями высшего руководства СССР начать подготовку экономических реформ. Постановление Совета министров № 695 в 1979 году инициировало ряд исследований по проработке концепции экономической реформы с учетом неоднозначного опыта внедрения механизмов экономического стимулирования под руководством председателя правительства СССР А. Н. Косыгина и экономических экспериментов в соцстранах. Закончив экономический факультет МГУ с красным дипломом в 1978 году и за полтора года подготовив и защитив кандидатскую диссертацию по хозрасчету, Гайдар начал карьеру в Институте системных исследований (ВНИИСИ), которым руководил зять Косыгина, Дж. Гвишиани. На базе его института велась большая экспертная работа в формате семинаров и закрытых докладов Совету министров и ЦК, оказавшая влияние на интеллектуальную эволюцию Гайдара. Его экспертная репутация формировалась именно в ходе этого процесса, начавшегося задолго до перестройки. В живом и динамичном кругу обсуждений Гайдар постепенно оказался неформальным лидером группы молодых экономистов, включавших постоянных участников московского семинара, а также – с 1982 года – ленинградских экономистов из семинара А. Чубайса. Эта научная среда предполагала полемику и уважение к качеству аргументов без соотнесения с авторитетом и властью говорившего[604].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология