Кенийские сафари

Через час град вновь забарабанил по машине, и я с улыбкой вспомнил, как был удивлен, впервые увидав его в Кении. Это случилось в мою первую кенийскую «зиму», когда, возвращаясь из Элдорета в Найроби, я проезжал совсем недалеко от тех мест, где сейчас коротал ночь с Питером. Проносившиеся за окном машины чайные и кофейные плантации были сплошь покрыты градом. Я был так удивлен, что сочинил по этому поводу маленькую заметочку и послал в ТАСС. Позже я понял, что сообщать о граде в этих местах — все равно что делать сенсацию из грозы в начале мая где-нибудь под Курском.

Маджи-Ндеге — «Птичье озеро»

Утром Питер отправился купаться к реке. Отплыв от берега метров пять, он уже не смог достать дна. Так что аккумулятор посадили мы не зря: ночью машину определенно бы затопило.

С места нашей ночевки открывался изумительный вид на рифтовую долину. Лежавшие прямо под нами озера Ханнингтон — справа и Баринго — слева поблескивали в лучах восходящего солнца среди сухой красной равнины. Их поверхность казалась не водной гладью, а огромным зеркалом, брошенным кем-то среди саванны. Когда над озерами пробегал ветер, от водной ряби на прибрежных холмах отражались веселые серебристые зайчики и тогда можно было подумать, что деревца, растущие на этих холмах, тоже имеют зеркальные листья. Равнина еще спала, и лишь кое-где, там, где чернели изгороди енканг, от земли подымался дым от утренних очагов.

Но прежде чем добраться до манящих озер, нам предстояло преодолеть те самые заросли, которые ботанико-географы называют длинно и скучно — «тропическими редколесьями и кустарниками, безлистными в сухое время года». А поскольку в рифтовой долине сухое время года растягивается до восьми месяцев, серые краски высохшей травы и черные тона голых стволов колючих акаций господствуют почти постоянно. Растительности удается дожить здесь от одного дождевого сезона до другого только благодаря частым ночным туманам, спускающимся с гор. Безлистные низкорослые брахиастегии, так и норовящие уколоть вас канделябровидные и кактусообразные молочаи, искривленные, со словно выкрученными ветками акации образуют светлый полог, не способный укрыть от солнечных лучей дернинки жестких злаков.

Рука человека никогда не касалась этой засушливой земли. Тем труднее себе представить, что ландшафт тех мест, где подножия гор переходят в рифтовую долину, создан природой, творения которой обычно всегда прекрасны и гармоничны. Здесь господствует полнейший хаос. Древесина почти не гниет в этом сухом климате, и поэтому все, что росло здесь когда-то и засохло десятки, а может, и сотни лет назад, остается торчать из земли или падает и лежит на ней. Засохшие стволы мертвых акаций, покрытые лишайниками и ободранной корой, почти нельзя отличить от тех деревьев, что лишь замерли в ожидании дождя. Только рыхлые канделябровидные молочаи, падая на землю, рассыпаются в труху. Вековой слой сухих листьев, колючек и трав прикрывает валяющиеся повсюду камни, над которыми кое-где возвышаются зеленые кустики алоэ, увенчанные красными соцветиями. Алоэ — единственное растение, нарушающее серо-черное однообразие этих мест.

Чуть ли не из-за каждого куста выглядывают антилопы дик-дик. Маленькие, величиной с зайца зверьки провожают машину любопытным взглядом. Иногда через дорогу стрелой проносятся жирафошеие антилопы геренуки. Судя по обилию огромных навозных куч, тоже сохраняющихся здесь годами, в окрестностях озер много слонов. Однако увидеть их можно очень редко, да никто и не стремится к этому. Примерно до 30-х годов нашего столетия в этих местах было убито около семидесяти тысяч толстоногих гигантов. Слоны так возненавидели людей, что сами начали нападать на них повсюду, где их встречали. Термин «барингский слон» стал синонимом ярости этих гигантов. Сейчас животных вокруг озер уже не отстреливают, однако известно, что слоны злопамятны.