Не прошли мы по горной тропе и часа, как увидели на большом камне, лежавшем на нашем пути, половинку скорлупы страусового яйца, доверху наполненную медом. Тивас снял ее с камня и протянул мне. В скорлупе был по меньшей мере килограмм нектара.
— Пей мед, бвана, пей.
— Я не люблю мед, Тивас.
— Пей, бвана, пей. Хотя вокруг никого не видно, это еще не значит, что никто не наблюдает за нами с вершин густых Деревьев или из-за скал. Если ты, главный среди нас, не выпьешь меда, ндоробо решат, что мы не верим им, не хотим их угощения, и тоже будут недоверчивы. Пей мед, бвана.
Мед был отличный, ароматный и свежий, но я действительно не люблю меда и выпить для меня поутру целую половину страусового яйца этого сладкого произведения пчелиной кулинарии было нечто вроде пытки. Но, чтобы не возбуждать подозрительности ндоробо, я все же осилил половину.
— На, Тивас, пусть это пьют остальные.
— Пей, бвана, пей. По количеству веников, разложенных нами вчера, ндоробо знают, сколько гостей идет к ним. Каждого из нас впереди ждет своя порция меда.
Я очень, очень хочу, чтобы ндоробо увидели во мне друга. Но при виде оставшегося в скорлупе меда у меня по телу пробегают мурашки. Я знаю, что выпить его все равно не смогу. Тогда я решительно подношу скорлупу ко рту, втягиваю в себя пару глотков, но в то же время делаю вид, что теряю равновесие на шатающемся у меня под ногами камне и спрыгиваю с него, одновременно выпуская из рук скорлупу. К моему величайшему счастью, она разбивается.
— Ну вот, это другое дело. Все видели, что ты хотел отведать меда, но не смог, — лукаво глядя на меня, говорит Тивас и ударяет переднего осла. — Пошел, пошел!
Но не прошли мы и трехсот метров, как за поворотом нас ждала новая скорлупа с медом, чуть поодаль — еще одна. Все четверо моих спутников не остались в обиде, причем в отличие от меня они съели мед с огромным удовольствием.
Начали попадаться и первые ульи — мзинга, — подвешенные на деревья среди листвы. Как и повсюду в Африке, они представляли собой примерно метровый цилиндр из выдолбленного бревна. Обычно такие цилиндры попадаются довольно редко, примерно один улей на пятьсот-шестьсот больших деревьев. У ндоробо же на каждом дереве висело по нескольку мзинга. Чем выше мы забирались, тем их становилось больше. Особенно много ульев было на деревьях, растущих над глубокими теснинами, прорезавшими склоны Ндото.
А вскоре мы увидели и первого обитателя этих уединенных гор. Средних лет мужчина в накидке из обезьяньего меха и с длинным факелом в руке ловко перелезал с одной ветки дерева на другую. Иногда он что-то доставал из мзинга и клал в большую кожаную корзину, болтавшуюся за спиной. Нас разделяла глубокая лощина, на дне которой шумела река, и поэтому попытки Тиваса вступить в переговоры с ндоробо не увенчалась успехом.
На краю тропы стояли две большие бочки, сделанные из выдолбленных изнутри стволов. Сверху вместо крышки они были прикрыты буйволовой кожей. Я приподнял кожу — бочки были наполнены прозрачным медом. Они были огромные, килограммов на сто, и я не мог представить себе, как по этой усыпанной камнями дороге их можно затащить наверх.
— Может быть, это тоже для нас? — с ужасом спросил я у Тиваса.
— Скорее всего, ндоробо зальют кожу смолой, так, чтобы из бочек ничего не вытекло, и спустят их вниз для продажи самбуру, туркана или сомалийцам. Сомалийцы, которые в этих районах скота не держат, а занимаются только торговлей, не представляют для ндоробо опасности и поэтому сами часто поднимаются к ним в горы. Когда же торговля происходит с местными скотоводами, которых ндоробо не особенно хотят пускать в горы, то дело происходит так.
В установленном месте, где обычно всегда происходит сделка, ндоробо оставляют бочки, а рядом с ними завернутые в листья образцы товаров, которые хотят получить снизу: соль, муку, бобы, спички, бусы, железные наконечники стрел. Самбуру или туркана по опыту знают, сколько каждого товара ждут от них ндоробо. Они забирают мед и рядом с образцами товаров выкладывают камешки. По количеству этих камешков ндоробо узнают, через сколько дней партнеры принесут им в то же место нужные товары.
— Если ндоробо часто спускаются вниз, почему же они сами не продают свой мед?
— Они говорят, что это не их дело, что им интереснее собирать мед и охотиться. Когда они спускаются на равнины, они лишь ходят повсюду, все высматривают и выспрашивают, но никогда сами ничего не делают. Многие старики даже считают, что ндоробо — злые духи в обличий людей, спускающиеся с гор. Но те, кто имеет с ними дело, знают, что они добрые и честные люди. Ты видел, бвана, калеку, что просит милостыню в Барагой?
— Это тот, у которого сросшиеся руки?
— Да, бвана. Но ты, наверное, не знаешь его историю.
— Нет, конечно, не знаю.