Кенийские сафари

«Пыль тех лет, что они были моранами» — это не пышная фраза, а вполне реальный образ. Суровая природа, лишавшая людей воды, не разрешает рендилле растрачивать влагу на умывание. Свой утренний туалет они совершают, натирая тело верблюжьим жиром. Пыль пустыни, осевшая на этот жир, действительно, редко смывается. Если рендилле кочуют далеко от постоянных источников воды, по-настоящему вымыться они могут лишь в наиболее важных в их жизни случаях. Для женщины — это день рождения её ребёнка, для мужчины — ночь накануне обрезания и элмугета.

Мое появление в Раматроби было встречено очень сдержанно, совсем не так, как в горах Олдоиньо Ленкийо. Это объяснялось и более солидным возрастом моранов-рендилле, и тем, что кушиты вообще намного сдержаннее экспансивных нилотов.

По просьбе Лангичоре я показал трем старейшинам-рендилле, а потом и нескольким моранам, как далеко можно видеть в бинокль. Как всегда, высказывая удивление, они почмокали языками, после чего старейшины передали через Вако свое разрешение остаться мне на элмугете. Я преподнес им мешок сахара, и рендилле, забыв обо мне, принялись за свое дело.

Можно, конечно, понять состояние сорока-пятидесятилетних мужчин, которым наконец разрешили обзавестись семьей. В отличие от оседло живущих масаев или самбуру мораны у рендилле не строят для себя отдельных холостяцких маньятт, а кочуют вместе с родителями. Их племенные законы допускают тесные отношения моранов с незамужними женщинами, однако жениться они не могут и поэтому не имеют права иметь детей. Ребенок, родившийся от морана, считается незаконным, а отца его ждет вечный позор. Про таких моранов рендилле говорят, что они «не научились быть мужчинами». А в таком случае они так и остаются моранами — пожизненными воинами без права иметь настоящую жену и законных детей.

В последний день перед церемонией на зеленой опушке горного леса Раматроби начали строить огромное стойбище для проведения элмугета. В торжествах должны были принять участие мораны из восьмидесяти шести семей, кочующих на огромной пустынной территории. И каждый из них привел в Раматроби помимо жертвенного верблюда еще по восемь-десять транспортных верблюдов, которые тащили шатры и скарб всех участников церемонии. Присутствовать на элмугете разрешается старейшинам родов, отцам моранов и избранницам воинов, которые по окончании элмугета получат право стать женами посвященных.

Весь день рендилле разбивали свои шатры, а из пустыни со всех сторон к церемониальной енканге шли и шли караваны. Об их приближении предупреждал гулкий звон деревянных колокольчиков, подвешенных на шеях верблюдов. К вечеру у подножия скал Раматроби вырос огромный круглый крааль. Около четырехсот шатров, образовавших пять вписанных друг в друга кругов огораживали огромную площадку, в центре которой бродили восемьдесят шесть белых жертвенных верблюдов.

Когда взошла луна, началась церемония омовения. Из сотен сшитых вместе коровьих шкур, по краям подвешенных к вбитым в землю кольям, было сооружено нечто вроде огромной купели. Мораны из каждой семьи подтаскивали к ней жирафьи бурдюки и выливали из них воду. Потом три вождя рендилле и Лангичоре, не раздеваясь, влезли в купель и, стоя в середине по колено в воде, по очереди обращались к моранам с короткой речью.

— Они воздают должное моранам, всю свою молодость и зрелые годы отдавшим защите стад, стариков, женщин и детей, — наклонившись ко мне, перевел Вако. — Они восхваляют их храбрость, ум и отвагу. Они говорят, что, покончив с жизнью моранов и став старейшинами, мужчины приобретают новые обязанности. Хотя они вскоре женятся, а затем сделаются отцами, они все равно будут в долгу перед племенем и его лидерами. Они исполняют этот долг перед рендилле, воспитывая хороших детей — будущих смелых моранов, выращивая хороший скот и приумножая богатство всего племени.

Четыреста моранов, сжав в руках копья и склонив головы, стояли возле квадратной купели, с благоговением слушая своих лидеров. О чем думали эти мужчины, которых старая традиция лишила многого в жизни? Принимали ли они эту традицию сердцем или лишь покорно подчинялись ей? Вспоминали ли они с гордостью о своей удалой юности, о походах против соседей или с сожалением думали о зря ушедших годах? А может быть, мысленно переносились в будущее, которое избавляло их от противоестественной боязни стать отцом?

Когда Лангичоре, выступавший последним, начал свое обращение к моранам, я навел фотоаппарат на купель и нажал электронную вспышку. Три стоявших там вождя обернулись и что-то гневно прокричали в мою сторону.